* * *

«Заиничи» – это японское слово, которым называют временно живущих в стране людей. Но «корейцы-заиничи» на самом деле живут в Японии постоянно. Их семьи переехали на острова несколько поколений тому назад. Большинство ведет свою японскую родословную с колониальных времен, когда корейцы переезжали в Японию, чтобы найти работу или получить образование, а затем так и остались в стране после освобождения Кореи и разделения полуострова. Корейцы-заиничи – внушительная этническая группа, которая часто подвергается дискриминации. И, как многие этнические меньшинства во всем мире, они объединяются в сообщества, в частности, из-за социальной стигматизации.

После войны в Японии для защиты и продвижения своих интересов возникло два объединения «корейцев-заиничи». Первое – «Миндан» – ориентировалось на Южную Корею. Но гораздо более популярной была пропхеньянская Ассоциация «Чхонрён». Эта организация была одной из основных общественных сил, стоявших за движением по добровольной репатриации этнических корейцев в КНДР, начавшимся в 1959 году. Из-за глубоко укоренившихся в японском обществе расизма, ксенофобии и паранойи не составило большого труда получить поддержку этого движения со стороны японского правительства, которое было абсолютно не против того, чтобы избавиться от максимально возможного числа корейцев. До весны 1960 года Северная Корея успешно принимала и размещала огромное количество репатриантов – до тысячи человек в неделю. Тем из них, кто были первыми, повезло больше всего: многим дали квартиры в Пхеньяне. И, надо сказать, это был весьма удачный ход правительства КНДР. Первые репатрианты в письмах своим родственникам, остававшимся в Японии, часто позитивно отзывались о новых жилищных условиях.

Но потом чем больше новых переселенцев прибывало на историческую родину, тем меньше становилось таких писем. Вместо этого в Японию все чаще и чаще приходили письма весьма тревожного содержания: они начинались со славословий в адрес Ким Ир Сена и восторгов по поводу жизни при социализме, а заканчивались просьбами прислать предметы первой необходимости, которые даже беднейшие из бедных корейцев в Японии могли получить без проблем. Подобные просьбы явно противоречили предыдущим заявлениям об изобильной новой жизни. Завуалированные упоминания о тяжелой работе, которую приходится выполнять, о последствиях переселений в отдаленные сельские уголки страны фактически были предостережением для остававшихся в Японии родственников: им стоило пересмотреть свои планы насчет возвращения на историческую родину. В некоторых письмах были и более откровенные и обескураживающие предупреждения, написанные мельчайшим почерком.

По рассказам тех репатриантов, которые позже, уже во время голода 1990-х, умудрились бежать из Северной Кореи, мы можем составить для себя ясную картину происходившего со многими из них. То, что поначалу казалось ловким ходом правительства Северной Кореи, в конце концов стало бременем для страны с ограниченными ресурсами, так как переселенцев прибывало всё больше и больше. Значительная часть из них могла сразу увидеть огромную пропасть между тем, что им обещали, и реальной жизнью на новой родине.

В порту Чхончжин на восточном побережье, куда приезжали все японские корейцы, стояли толпы угрюмых местных жителей, которых обязали встречать вновь прибывших с песнопениями и букетами цветов. Корейцы-заиничи, сходившие на берег с тех кораблей, потом рассказывали, что волна разочарования накрывала их в ту минуту, когда они видели поношенную, драную одежду и обгорелые под солнцем лица людей, приветствовавших их из толпы, серые и уродливые здания этого города, пустые полки местных магазинов.

Как уже говорилось, поначалу некоторым семьям бывших корейцев-заиничи удалось устроиться в Северной Корее очень неплохо. Те, у кого в Японии оставались близкие родственники, могли получать денежную помощь и посылки с различными товарами, которые они обменивали, продавали или оставляли себе. «Обычные» корейцы им завидовали и из-за этого испытывали к ним сильную неприязнь. Позднее многие переселенцы стали жертвами официальной дискриминации: из-за того, что они жили на территории врага, их считали политически неблагонадежными. Число репатриантов, закончивших свои дни в лагерях, неизвестно. Однако как минимум один беженец – Кан Чольхван, бывший кореец-заиничи, побывавший вместе со своей семьей в заключении в концлагере Ёдок, – утверждает, что очень многие переселенцы подверглись подобным политическим гонениям.

После нормализации отношений между Южной Кореей и Японией в 1965 году программы репатриации корейцев стали гораздо менее масштабны, но продолжали существовать вплоть до 1984 года. В наше время уже нет переселенцев, но ассоциация «Чхонрён» до сих пор сохраняет свое влияние: под ее эгидой в Японии работает сеть школ, где корейцы-заиничи изучают великие подвиги Ким Ир Сена и Ким Чен Ира. Каждое лето семьи корейцев-заиничи посылают своих детей в Пхеньян по культурным, образовательным и туристическим программам.

* * *

Свет гаснет. Маленькая девочка лет шести, с улыбкой, будто приклеенной к губам, подходит к микрофону. Она приветствует зрителей – в основном это родители и туристы – дрожащим от экстатического волнения голосом, подражая знаменитой телевизионной дикторше вечерних новостей Ли Чхунхи. Манера так произносить речи, вероятно, пришла из мелодраматического японского театра «Симпа», который был популярен в Корее в колониальное время. Конечно, большинство северокорейцев сегодня вряд ли подозревает об этом. Затем девочка грациозно удаляется со сцены и поднимается красный занавес. Начало спектакля подобно запуску ракеты: тишину разрывает музыка, грянувшая сразу во всю мощь.

Как на эстрадном концерте, номера следуют один за другим. Многие из них – смесь традиционного корейского искусства и пропаганды в привычном северокорейском стиле, что придает им «современное» звучание. Ансамбль девочек танцует пучхэчхум – традиционный корейский танец с веерами. Круглолицый пятилетний карапуз выдает пронзительное соло на альте, способное оживить любую спящую красавицу. Еще один мальчик показывает впечатляющие акробатические трюки. Девочка-солистка ставит себе на голову какую-то урну и начинает танцевать, быстро кружась и перемещаясь по всей сцене. Она ни разу не потеряла равновесие, улыбка ни на мгновение не сошла с ее лица, будто была приклеена намертво. Хор из восьми девочек поет какую-то песню под аккомпанемент юного аккордеониста. Далее несколько аккордеонистов соревнуются друг с другом, выдавая рулады в невероятном темпе. Аккордеон – любимый музыкальный инструмент в стране. Некоторые зарубежные музыканты утверждают, что в КНДР делают лучшие аккордеоны.

Предпоследним номером на фоне Монумента Трудовой партии выступает полный состав юношеского оркестра, в котором западные музыкальные инструменты соседствуют с традиционными корейскими. Под руководством тринадцатилетнего мальчика-дирижера в пионерском галстуке оркестр исполняет какую-то композицию, а молодая девушка, двигаясь к центру сцены, декламирует поэму о славной родине. Затем к ней присоединяются еще две девушки, одетые в такие же наряды. Это трио начинает петь победную песнь во славу Трудовой партии. Далее девочка предподросткового возраста, закутанная в чосонот, выдает головокружительное соло на ударных, состоящих из восьми кожаных барабанов, после чего к ней присоединяются, заполняя всю сцену, юные барабанщики и барабанщицы, у которых на ремнях через плечо свои барабаны разных форм и размеров. Они все вместе исполняют сложный и быстрый ритм, работая как единый механизм. Когда звук последнего удара затихает, они синхронно кланяются под бурные аплодисменты.