Так, наряду с другими монархами в стиле «Папаши Дюшена» Ж. Р. Эбера на парижской сцене высмеивалась «грозная» русская государыня. Тем самым ее образ освобождался от возвеличивающего ореола, и название «Семирамиды Севера» могло использоваться как насмешка. Намеренно сниженный образ Екатерины, конечно, не отражал всего спектра представлений о России, а дальнейшие события Революции заставляли вновь и вновь обращаться к русской теме.

Все более актуальной и востребованной в обществе становилась критика прогрессистского мифа о России, составляющей частью которой и было «развенчание» Семирамиды Севера. Свою книгу о «путешествии» в Россию опубликовал литератор и педагог Пьер-Николя Шантро (1741-1807). Его «Философическое, политическое и литературное путешествие в Россию, совершенное в 1788 и 1789 годах»[564], было представлено как перевод с голландского языка и имело большой успех у читающей публики, быстро было переведено на немецкий и английский языки. «L’Esprit des journaux» в октябре 1793 отмечал по поводу книги Шантро: «Трудно найти сочинение более занимательное, более компетентное, более приятное для чтения, чем то, выход которого мы анонсируем»[565]. Стоит отметить, что современники автора не были единодушны в вопросе о реальности путешествия Шантро. Так, например, путешественник граф Альфонс-Туссен Фортиа де Пиль считал, что Шантро совершил свое путешествие, «не покидая кабинета», и его книга - не более чем компиляция немецких, французских и английских книг. Он приводил длинный список отрывков «Путешествия», взятых, по его мнению, целиком из сочинения У. Кокса[566]. Но Фортиа де Пиль часто преувеличивал степень зависимости Шантро от Кокса. Действительно, книга англичанина во многом послужила основой для книги Шантро, однако это еще не означает, что французский революционер не бывал в России. Ш. Массон в «Секретных записках» высказывался на этот счет с большой осторожностью, замечая, что, возможно, Шантро и не был в России в те годы, которые указывает в своем произведении. Массон разделял точку зрения Фортиа де Пиля в том, что касалось заимствований из Кокса и отмечал, что ему знакомы и другие источники Шантро. Он писал, «что читал отвратительную немецкую брошюру, написанную одним голландцем, из которой господин Шантро, кажется, перевел все то, что не было извлечением из Кокса»[567].

Однако обстоятельный полный и подробный источниковедческий анализ книги Шантро пока не проведен (единственным специальным исследованием является статья М. Кадо[568]). Установлено только, что одним из основных его источников, помимо книги Уильяма Кокса, была книга голландца В. ван Вунсела (1781 г.)[569]. Имеющиеся данные позволяют утверждать, что если Шантро и не посещал Россию, то располагал сведениями не только из книг, но и правдоподобными устными свидетельствами.

В самом названии «Философического, политического и литературного путешествия» Шантро кроется определенный политический код. В 1790 г. этот же автор выпустил «Национальный и анекдотический словарь», последней в котором была статья «Путешествие». «При старом порядке, - писал Шантро, - юных сеньоров заставляли путешествовать с целью образования: путешествия составляли часть курса их воспитания. Ментор сопровождал их по всем дворам Европы, где эти юные господа зубоскалили и сами подвергались насмешкам. При новом порядке уже отцы пустились в путешествие вместо своих детей: теперь они сами намереваются давать наставления дворам»[570]. Этим новым «политическим миссионерам» революция пришлась не по душе, и они были вынуждены искать себе пристанище в других краях. Иными словами, автор революционного словаря относился к путешествию как к традиционной дворянской культурной практике отрицательно. Однако спустя несколько лет тот же Шантро представил на суд публики свое сочинение о екатерининской России именно в форме «путешествия». По-видимому, книгу Шантро задумал именно как полемическое произведение и ставил перед собой, в первую очередь, дидактическую задачу. С помощью «Путешествия» он желал помочь делу воспитания «нового человека» в руссоистском духе и использовал для этого русский пример. Чтобы достичь этой цели, он методично вступал в спор с авторами - создателями идеализированного образа российской монархии, первым среди которых он заслуженно называл Вольтера. Шантро неоднократно подвергал критике его наследие, поскольку созданный им образ России казался автору «Путешествия» излишне льстивым и далеким от реальности[571]. В отрывке о раскольниках он обнаружил еще один повод упрекнуть недавних кумиров и восклицал:

«Екатерина II, чью веротерпимость, неизвестно почему, так восхвалял Вольтер, но эта Екатерина не отменила обязательный для всех раскольников головной убор. Философы теперь такие же льстецы!»[572] Автор с осторожностью относился к современной ему России, ведь ее правители обладают большими амбициями, а сами русские - это «народ, вновь вышедший на сцену с притязанием играть на ней главную роль», сравнивал россиян с другими народами и находил у них немало положительного, прежде всего, в почти утраченных другими народами чертах «примитивного благородства»: «В России эти черты будут более заметными, более или менее грубыми, нежели повсюду; мы встретим эти черты еще не скрытыми под искусственной маской и сможем живописать их с натуры. К тому же я хотел бы видеть, справедливо ли заслужил современный законодатель Петр I имя “великого”, которое так легко бесчестят, а его нация - имя “цивилизованной”, ведь так часто заблуждаются на ее счет»[573]. Оценка Шантро роли Екатерины II будет непонятна без оценки ролей Петра I и Петра III. Рассказывая о нечеловеческой жестокости Петра I со ссылкой на Бюшинга, Шантро рисовал мрачные картины казней и пыток, совершавшихся по царскому приказу. Из всех версий смерти царевича Алексея Петровича публицист считал наименее вероятной версию об апоплексическом ударе и отдавал предпочтение другой, гласившей об убийстве в крепости, совершенном по воле царя. Дабы усугубить картину злодейства Петра, Шантро подчеркивал, что оно было совершено крайне жестоким образом[574], а родственники и приближенные царицы Евдокии и царевича Алексея также подверглись страшным пыткам и варварской казни. При анализе сочинения Шантро создается впечатление, что вопросы о роли Петра I для него, как и проблема соотношения в характере царя варварских нравов и европейской цивилизованности, оставалась плохо разрешимыми. Образ реформатора оставался эталоном для оценки всех последующих правителей, и эти сравнения подчеркивали, с одной стороны, величие «гения» царя, а с другой - неоднозначность результатов его реформ, со времени которых минуло к тому времени уже семь десятилетий.