Выработанный мыслителями Просвещения миф о «Минерве», «Семирамиде Севера», как часто именовали Екатерину II, на протяжении предреволюционных десятилетий олицетворял надежды на воплощение их идей в далекой и обширной стране. До определенной степени этот идеальный образ правительницы существовал за счет противопоставления «вырождавшейся в деспотизм» французской монархии. Однако 1789 г. и последовавшие за ним события, окончательно лишившие сакрального покрова тысячелетнюю монархию, способствовали развенчанию образа просвещенной «северной Минервы», объявляя ее «ошибкой» или «заблуждением» философов».

Образ России читателями политической литературы воспринимался через призму личности ее правителей. До 1789 г. самым известным государем в Европе оставался Петр I, а по мере роста интереса к более актуальным событиям увеличивалось и внимание к фигуре Екатерины II. В подавляющем большинстве сочинений о России она упоминалась непосредственно, и заметно реже упоминались ее фавориты, генералы и чиновники. Такая диспропорция в условиях стереотипного восприятия России обусловливала жесткие внешние контуры образа страны и являлась одновременно причиной и следствием сохранения клише о приписываемых россиянам «варварстве», «деспотизме» и «рабском характере». Публикации о мнимых восстаниях или заговорах против власти императрицы оказывались обыкновенными слухами.

В связи с этим нужно отметить и те серьезные сдвиги, что происходили в общественном мнении Франции. Негативное отношение общественного мнения к эмигрантам проецировалось на Россию. Это обстоятельство тесно связано с представлениями, господствовавшими в политической философии Просвещения. В просветительском проекте цивилизации России, призванном привести нацию от рабства к свободе, идея колонизации ее иностранцами занимала особенно важное место. Наиболее ярко эта мысль прослеживается у Д. Дидро и Н. Бодо[555]. Но в революционную эпоху все изменилось: если поселенцы-колонисты, прибывавшие из просвещенной Европы, по распространенному мнению, несли вместе с собой в Россию искусства и науки, то теперь, по мысли революционеров, французские эмигранты поделились с этой страной только лживостью, предательством и коварством. Знаменитый демарш К.-Ф. Ш. де Вольнея с возвратом Екатерине полученной от нее золотой медали в конце 1791 г. был только одним из проявлений этой широкой тенденции[556]. Екатерина, «снискав высокую репутацию в Европе» и обманув «философов», смогла укрепить власть над собственной страной. Образ Екатерины II перемещался в стан «коронованных тиранов», а постоянное обращение к трагическим обстоятельствам переворота 1762 г. теперь становилось общим местом для глашатаев общественного мнения, творивших новый образ императрицы.

Образ российской монархии формировался не только в периодической печати и памфлетах. Немалый интерес для анализа представлений о России в общественном сознании низов представляет драматургия, куда проникало нарочито комедийное, сниженное изображение власть имущих, «тиранов», типичное для массовой песни и фольклора, а грозная опасность - явление трагедийного порядка - представлялось в комедийном ракурсе. Парижскую театральную сцену в годы Революции подчас трудно было отличить от политического клуба[557], и влияние театра на общественное мнение революционной эпохи трудно переоценить. Обратимся к чрезвычайно популярному в эпоху якобинской диктатуры произведению Сильвена Марешаля - пьесе «Страшный суд над королями»[558]. Пьеса была поставлена осенью 1793 г. в Театре Республики: первое представление давалось на следующий день после казни Марии-Антуанетты (17 октября). Пьеса оказалась настолько популярной, что ее с успехом ставили в Руане, Гренобле, Лилле и многих других городах. Комитет общественного спасения отпечатал около 6 тыс. экземпляров пьесы для распространения в войсках[559]. Среди коронованных персонажей (короли Англии, Испании, Пруссии, Сардинии, Польши, Неаполя, германский император и Папа римский), Екатерина занимает центральное место. В пьесе бывшие государи ссылаются на необитаемый остров, «коронованные чудовища» изображены Марешалем без прикрас, но более всего досталось российской императрице. Марешаль выдвигал против Екатерины обвинения в честолюбии, убийстве мужа, сладострастии, гневном характере и необузданном деспотизме. Про австрийского императора Франца в пьесе говорится, что он истощил доходы всей страны, про английского короля Георга, что он «выжал» содержимое народного кошелька. Монархи обрисованы мелкими и ничтожными отбросами общества. Все то величие, которое им придавалось в трагедии классицизма, утрачено, они не представляют грозной опасности, и в таком их изображении сказывается безграничная уверенность в грядущей победе Революции. Вся сила сосредоточена в руках санкюлотов, которые лишили королей их тронов, обрекли на положение комедийных персонажей. Санкюлоты в пьесе называют Екатерину «царицей всея Руси, иначе мадам большеногой, Като, Семирамидой Севера» и выдвигают против нее обвинения в том, что она - «женщина, опозорившая свой пол, никогда не знавшая ни добродетели, ни скромности. Безнравственная и бесстыдная, она убила своего мужа, чтобы ни с кем не делить свой трон и чтобы было с кем делить свою порочную постель»[560].

В шестом акте пьесы монархи начинают испытывать сильный голод. Папа римский сетует, что у него не из чего даже совершить чудо и сотворить 5 хлебов и заявляет, что тому есть причина: «среди нас есть православные». Екатерина не замедлила ответить римскому владыке: «Эти слова, несомненно, относятся ко мне; я этого не потерплю... Берегитесь, святой отец!» Марешаль далее описывает драку: «Императрица и папа дерутся: она пускает в ход скипетр, он - распятие, ударом скипетра Екатерина ломает распятие. Папа запускает тиарой в голову Екатерины и сбивает с нее корону. Они бьют друг друга цепями. Вырвав у Екатерины скипетр, польский король пытается остановить драку»[561]. Теперь Папа римский, видимо забывший о конфессиональных различиях, умоляет православную царицу о перемирии: «Прошу пощады, Екатерина, послушай меня: если ты меня оставишь в покое, я дарую тебе отпущение всех грехов». Императрица грубо называет его шарлатаном и мошенником: «Прежде чем я тебя пощажу, ты должен признать, что любой поп, а тем более папа - это шарлатан и мошенник. А ну повторяй!»[562] Папа был вынужден покориться. С. Марешаль позднее, уже в эпоху Наполеона, еще вернется к теме России в остром сатирическим памфлете «История России, сокращенная до главных событий, написанная автором Путешествия Пифагора»[563].