некоторых ее британских сторонников, начиная с двоюродного брата Дарвина, сэра Фрэнсиса Гальтона. Исследователи также обнаружили, что у описания Замятиным репродуктивной политики Единого Государства имеется широкий круг культурно-литературных предшественников и источников, в том числе утопий. Среди них ликурговская Спарта, произведения Платона, Т. Кампанеллы, Т. Мора, маркиза де Сада, Ф. Рабле, С. де Бержерака, Ф. М. Достоевского, А. А. Богданова, Ф. У Тейлора, Э. М. Форстера, Джерома К. Джерома и особенно Г. Уэллса[57]. Из различных аспектов человеческой природы, затронутых в романе, любовь и секс рассматриваются наиболее подробно. Освещение Замятиным сексуальных проблем не было проигнорировано в литературе, посвященной «Мы»: исследователям, как и читателям, как правило, интересна любовная интрига в повествовании. Неоднократно отмечалось, что именно половой вопрос превратил Д-503 в инакомыслящего[58]. Присутствие в романе темы секса делает его гораздо более актуальным: представьте, как снизился бы интерес к повествованию, не будь в нем любовной интриги между Д-503 и 1-330. Это задевает струну, которая вызывает у читателя бурную реакцию протеста против утопии, дающую понять, что игра ведется не по правилам.

Вопрос об источниках литературного или культурного влияния не так важен, как механизм этого влияния – наша общая одержимость репродуктивными стратегиями. Замятин, очевидно, сам размышлял о сексуальности и репродукции человека, интересовался теориями других мыслителей. Тема секса занимает видное место и в других произведениях писателя. Читатели также имеют склонность думать о сексе. И чтобы оценить роман, им совсем не обязательно отмечать в нем интертекстуальные связи. Весьма показательно, что Замятин не пытался написать ученый трактат, чтоб опровергнуть утопические проекты рациональной реформы сексуального и репродуктивного поведения. Вместо этого он привел чрезвычайно действенный аргумент в пользу человеческой природы, написав роман. Иными словами, полемика Замятина против утопии апеллирует не только к рациональному мышлению читателя, но и к его генетически обусловленным эмоциям, то есть к разным видам воображения. Более того, можно сказать, что мы читаем романы, чтобы чувствовать себя более человечными. И, учитывая многогранность затронутых в романе проблем, связанных с биологической природой человека, выбранное Замятиным средство воздействия особенно эффективно.

Д-503 то и дело интригует нас, объясняя, насколько жизнь в его обществе превосходит ту, которой живет его потенциальный читатель. Выступая как представитель Единого Государства, он изображает правительственный Lex Sexualis как необходимое противоядие от свойственных нам форм сексуального, репродуктивного и эволюционного поведения; он нагнетает враждебность, то высмеивая поведение читателя, то выказывая к нему отвращение [148]. Примерно то же делает Хаксли в «О дивный новый мир», где слово «мать» считается оскорбительным, а упоминание естественных родов вызывает тошноту. Замятин представляет политику Единого Государства так, чтобы наши чувства оказались оскорблены; вызвав сильные эмоции, он перетягивает читательские симпатии на сторону врожденной человеческой природы, тем самым заставляя признать и оценить ее. Так или иначе, он заставляет нас осознать, что человека нельзя вылепить в соответствии с каким-либо социальным планом. Как только мы это понимаем, можно считать, что его битва против марксистского инвайронментализма-бихевиоризма, или так называемого социального конструирования, наполовину выиграна.

Замятин далее вызывает эту реакцию с помощью диалектики психологического развития. Он заставляет Д-503 постепенно распознавать врожденные аспекты собственной психики, особенно либидо. Однако читательская радость от того, что Д-503 становится похожим на нас, омрачается тем, что он продвигается вперед медленно и непоследовательно. Он не производит впечатления настоящего героя-любовника, учитывая его двойственное отношение к сексу и тому, что мы сочли бы типичным поведением. Конечно, самое вопиющее – это финал, когда после насильственного удаления фантазии Д-503 утрачивает существенные компоненты своей человеческой природы, что фактически равносильно кастрации. Если, как утверждает Г. С. Морсон, этот последний поворот говорит о том, что «нам конец» [Morson 1981: 142], необходимо понять, из чего складывается это «мы» и как оно влияет на читателя в процессе чтения романа.

3. Цивилизация как выхолащивание: секс

В первую очередь Единое Государство стремится лишить своих граждан естественного эмоционального удовлетворения от секса и любви. Цель здесь в том, чтобы подавить эмоции, которые часто приводят к образованию обособленных семейных единиц и, таким образом, несут в себе разрушительную «естественную» преданность, противоречащую преданности «большой семье» – государству. К. Коллинз отмечает:

Утопии, как правило, ограничивали или регулировали сексуальное самовыражение, видя в нем: (1) проявление эгоизма в ущерб духу коллективизма; (2) отвлекающий фактор, без которого человек мог бы отдавать больше времени и сил более благородным делам; или (3) причину размножения всех особей без разбора, в том числе умственно и физически неполноценных [Collins 1973: 47].

Именно эмоции, сопутствующие стремлению к сексу и половой активности, таят в себе самую непосредственную угрозу. Уинстон Смит в «1984» приходит к выводу, что «удачный половой акт – уже восстание», и его незаконная связь с Джулией – «бунтовщицей… ниже пояса» [Оруэлл 1989:61,112] – это, по сути, сексуальный мятеж. Утопическое общество могло бы и мириться с сексом, если бы не клубок эмоций, которым он обычно сопровождается, – именно поэтому в романе Хаксли так настаивают на безличных, беспорядочных половых связях: секс здесь поистине опиум для народа. В «Рассказе служанки» женщин поставляют практически как товар, и общество Галаада бдительно следит, чтобы никто не получал удовольствия, обоснованно опасаясь, что это приведет к дестабилизирующим привязанностям. В оруэлловской Океании семьи допускаются, но детей побуждают доносить на родителей. Также и в «Мы» Д-503 наблюдает, как другие нумера сдают властям друзей и любимых, пусть даже у них нет семей [164]. Хотя Единое Государство еще не готово отказаться от секса ни как от средства размножения, ни как от формы физиологической разрядки, оно, вероятно, сделает это, как только ему удастся получить полный контроль над всеми поступками граждан. Оно намеревается довести до совершенства систему Тэйлора, ликвидировав не поддающиеся полной регламентации Личные Часы, в которые совершается запланированный половой акт. А пока Единое Государство регулирует лишенную страсти сексуальную жизнь с помощью Lex Sexualis, согласно которому на каждый половой акт требуется официальное разрешение.

Политика тотального контроля проводится жесткими принудительными методами, включая смертную казнь, нелепую пропаганду и социальную обусловленность – явно эффективную, судя по тому, как бездумно Д-503 повторяет ее принципы [153]. Государство одевает всех в бесполую униформу, скрывающую анатомические различия между полами, которые играют такую важную роль в человеческой сексуальности и которые обычная мода, как правило, старается подчеркнуть. Естественный эффект от подчеркнутой сексуальности в одежде становится ясен Д-503, лишь когда он видит 1-330 в желтом полупрозрачном платье: по его словам, «это было в тысячу раз злее, чем если бы она была без всего» [173].