– Я обожала те сережки, Прия! Всегда мечтала, что надену их на свадьбу!

– Но ты все равно не смогла бы их надеть из-за кислоты… Ай!

Прити без колебаний влепила ей еще одну затрещину. Одна близняшка съежилась, прикрываясь руками, вторая грозно на нее надвигалась. Обе ловко обошли труп Даршана на полу и вообще действовали очень методично: Прити зажала руки Прии в одном кулаке, а вторым осыпала ее ударами, от которых та уворачивалась с бо́льшим или меньшим успехом.

– Я верну тебе сережки, Прити!

– Да на кой они мне сейчас сдались?!

– Так, – сказала Салони, снова посмотрев на часы. – Еще разок, и хватит, Прити. У нее уже кровь течет.

– Не знаю, на кой! Можешь Пиху отдать! Ай!

Прия вырвалась, нагнула голову, защищая лицо руками, но Прити проявила изобретательность: оттянула кожу на внутренней стороне руки сестры, под коротким рукавом рядом с подмышкой, и крутанула. Прия взвыла.

– Тс-с! – возмутилась Салони. – Дети спят!

– Бахут хо гая[118], – сказала Гита, думая, что зря она в детстве сокрушалась из-за отсутствия братьев и сестер. – Последний удар, и всё.

Но близнецы, похоже, не собирались заканчивать драку. Пока они суетились, взвизгивая, а свободные концы их сари взлетали, как боевые знамена, Салони повернулась к Гите, округлив глаза:

– Прикинь, Прия реально соврала, заполучила сережки, смешала имя Прити с грязью и все такое!

– Н-на тебе! Вот теперь мне все понятно! – бушевала Прити. – Мама не разговаривала со мной несколько месяцев, а я думала, это из-за плохих оценок на экзаменах! И еще гадала, чего это она все твердит мне, что на девицах легкого поведения никто не женится! Боже! Какая ж ты мерзкая ранди[119]! Н-на!

– Ну всё, Прити, вот теперь точно последний! – сделала новую попытку Гита.

Прити проигнорировала ее и в этот раз, так что Салони с Гитой пришлось их разнять. Гита оттащила в сторону Прию с окровавленным лицом, а Салони попыталась успокоить Прити:

– Знаю, знаю, тебе тот сикх вообще не нравился. И если это тебя утешит, все были в курсе, что это не ты, а Прия всегда отличалась легким поведением.

Прити все еще кипела от злости:

– Мне нравились те сережки! И маму я обожала!

Прия плакала, а Гита пыталась отвести ее ладони от лица, чтобы оценить ущерб, и шепотом советовала сохранить немного слез до возвращения мужа, чтобы спектакль был убедительным. Все четверо собрались у изножия кровати. Взгляд Гиты случайно упал на статуэтку Кришны и Радхи на полке за спиной Салони; она закрыла глаза, и в памяти возникли издевательская усмешка на лице Даршана, его руки, лапавшие ее с такой уверенностью, будто он не просто напал на нее, а решил оказать услугу, и слова: «Я знаю, у вдов тоже есть потребности». Это было как озарение, даже мурашки побежали по позвоночнику. Ярость и адреналин вскипели и тотчас схлынули, оставив пустоту и усталость. Теперь Гита знала, что все было напрасно. И что она оказалась в еще более кошмарной ситуации, чем прежде.

– Запомните: мы с Гитой ушли сразу после Зубина, – раздавала тем временем инструкции Салони. – Прити, иди к детям. Прия, а ты – в свою комнату и жди Зубина. Все всё поняли?

Близнецы кивнули, и Салони взглянула на Гиту:

– Когда дело с полицией будет улажено, мы найдем Рамеша.

Гита тяжело вздохнула:

– Нет, не найдем.

– Не поняла…

– Мы не найдем его, потому что понятия не имеем, где искать. – Гита посмотрела на Прити, которую вдруг очень заинтересовал пол собственной спальни. – Правда же, Прити?

Та неопределенно качнула головой, не отрывая взгляда от пола.

– Я все еще не понимаю, – нахмурилась Салони.

– Он назвал меня вдовой, – кивнула Гита на труп. – Когда Даршан напал на меня, он думал, что я вдова. Это означает, что он не видел Рамеша в Кохре.

На лице Прити отразилось чувство вины.

– Мне нужна была твоя помощь, – тихо проговорила она. – Когда Салони обмолвилась, что… В общем, я решила, что это мой шанс.

– Ты же никому не расскажешь, Гита? – выдавила Прия. – Про Даршана…

– Как я могу кому-то рассказать? Это я убила его. Мы все в одной лодке.

19

– Я не знала, – сказала Салони, когда они шли от дома близнецов к лавке Карема.

Как раз в этот момент в деревне опять отрубилось электричество, и в окнах домов по обеим сторонам дороги погас свет. Но луна сияла ярко, и Гита видела, как Салони в знак подтверждения своих слов ущипнула кожу на шее:

– Клянусь, не знала.

– Я тебе верю.

– Гита, серьезно, честное слово, я не…

– Говорю же: верю.

– Слушай, а может, так даже лучше? Ну, что мы не сможем найти Рамеша…

– Почему лучше?

– Потому что до сих пор мы думали, как защищаться, а нам надо заняться стратегией нападения. Если мы позволим Фарах и дальше верить в то, что ты угрохала Рамеша, она, по крайней мере, будет считать, что имеет дело с настоящей убийцей. Если ты хорошенько запугаешь ее – со всей убедительностью, ясно? – она от тебя отвяжется.

– Я не умею запугивать людей, Салони. И она, кстати, тоже убийца. – Гита вяло пожала плечами, как человек, который смирился с неизбежностью. Если в доме близнецов события развивались стремительно, то сейчас время текло неспешно и тягуче, как патока. Гите казалось, что она смотрит кино на замедленной в два раза скорости. – Что сделано, то сделано. Зачем затевать суету вокруг Рамеша и доказывать, что я его не убивала, если на мне висят еще девяносто девять грехов?

– Чего? Ты что там балабонишь?

Но Гита не балабонила. Гиту охватило странное спокойствие.

– Получается, что я убила не одного человека, а уже двоих, – размеренно проговорила она. – Если меня посадят в тюрьму, это будет заслуженная кара.

Салони остановилась посреди дороги:

– А теперь слушай меня. Даршан сам себя убил. Нет, не отворачивайся, слушай внимательно! Я серьезно. Возможно, тебе не грозила смерть, но изнасилование точно грозило, так? Даршан первый начал. А Ганди-джи[120] кое в чем ошибался. Если кто-то посягает на твое тело, ты имеешь право защищаться. Сатьяграха со всем этим его ненасильственным сопротивлением хороша для борьбы за независимость и соляных маршей[121], но не в тот момент, когда кто-то пытается тебя изнасиловать. Ты не обязана возлюбить поднявшего на тебя руку агрессивного мудака и не позволяй никому убедить себя в обратном!

– Почему мы никогда не бываем на месте этих агрессивных мудаков? Почему должны только терпеть?

– Потому что, – сказала Салони, – женщины созданы для того, чтобы подчиняться правилам, установленным мужчинами.

– Но мы ведь тоже можем решать за себя. И постоять за себя тоже можем.

– Вот ты и постояла за себя, когда на тебя напал Даршан. И постоишь за себя перед Фарах, поняла? Ты скажешь ей, что если она будет плохо себя вести,