на свою жизнь пережил, отчего с катушек окончательно съехал. То есть, он и без того довольно болезный был, но это его доконало.

— А Кеннеди?

— Так застрелили его в Далласе, — сказал Сашка.

— Кто?

— Принято считать, что таки Освальд, — сказал Сашка. — Хотя он был просто очень удобной фигурой, на которую все списать можно было.

— А на самом деле?

— Провалень его застрелил, — сказал Сашка. — В тот самый день, в той самой процессии, в том самом, сука, лимузине, только из другого здания.

— А зачем? — спросил я.

— Хороший вопрос, — сказал Сашка. — Может быть, идейный сторонник Освальда решил малыша Ли Харви подстраховать, а такого никто не ожидал. Живым его, насколько мне известно, взять не удалось, так что мотивы остались загадкой примерно навсегда.

— Если американцы знали о нападении, что ж они своего президента хотя бы в закрытый лимузин не пересадили? — поинтересовался я. Если уж не сумели сам визит под каким-нибудь благовидным предлогом хотя бы на другой день перенести, а то и вовсе отменить.

— Кто ж знает, — сказал Сашка. — Может, решили, что они круче всех, а может быть, он их просто не послушал. Он ведь тоже не простой парень был, простые парни президентами США не становятся.

— Я думал, суть демократии как раз в том, что становятся, — заметил я.

— Ну, тебе-то об этом больше, чем мне известно, — хмыкнул Сашка. — Говорят, там даже негр как-то отличиться сумел… Сарай или как там его… Архитектурное имя какое-то.

— Барак, — сказал я. — И в мое время их принято было называть афроамериканцами. Точнее, будет принято.

— А чем им негры-то не угодили?

— Слово неблагозвучное, типа.

— Нормальное слово, — сказал Сашка. — Негр и негр, чего такого, к хренам?

— В будущем появятся некоторые нюансы, — сказал я.

— Да и хрен с ними, — сказал Сашка. — Так о чем это я?

— О Михаиле Семеновиче, заслуженном пенсионере Советского союза.

— А что с ним?

— Не знаю, — сказал я. — Похоже, все нормально у него.

— Да и хрен бы с ним, — сказал Сашка.

— Ты говоришь, вы его заметили после того, как он Сталину писать начал, — сказал я. — И вряд ли он сделал это на следующий день после перехода, а значит, его появление в том времени ваш отдел прошляпил, так? Или у вас оборудование выборочно работает, или вы технологии, при помощи которых мне на хвост сели, уже позже изобрели?

— У нас есть такие приборы, но мы вам о них не расскажем, — Сашка глотнул пива. — Это вообще-то секретная информация, Чапай.

— А теорию про убийство Кеннеди у вас тут в школах преподают?

— Не «у вас», а «у нас», — поправил меня майор. — Ты теперь тоже часть этого времени, Чапай, и соскочить уже не выйдет. Случаи обратного хронопереноса мы за всю историю наблюдений еще ни разу не фиксировали. Попавший в историю остается в этой истории навсегда.

Что ж, откровенно говоря, я уже и сам не надеялся соскочить. Время было… ну, интересное, наверное. Непривычное, но жить-то, по идее, можно, да и девяностые впереди, эпоха больших рисков и таких же больших возможностей. Не то, чтобы мне сильно хотелось во все это окунаться, но выбора у меня не было.

Единственное, что меня смущало… Нет, не так.

Что меня больше всего смущало, так это повышенное внимание со стороны комитета и опасение, что в покое они меня так и не оставят. Не думаю я, что пресловутый отдел Х каждому провальню визиты на дачи в Переделкино организовывает, на шашлыки вывозит и в лице майора пиво с ним пьет.

— А когда я получу хотя бы намек на обещанные объяснения, частично проливающие свет? — поинтересовался я.

Сашка театрально огляделся по сторонам, якобы желая убедиться, что нас не подслушивают.

— Уже совсем скоро, — пообещал он. — А ты пока подумай над тем, что я тебе уже разгласил, к хренам.

— Угу.

Интересно, какую часть разглашенного он имел в виду? Провалень убил Кеннеди вместо Освальда, чтобы что?

Какой-то другой провалень продолжает убивать жертв по списку Чикатило, чтобы что? Может быть, они просто прибывшие из будущего психопаты, в конце концов, психопатов во все времена хватало. А если нет? Если все сложнее?

Гомеостатическое мироздание, стремящееся к сохранению своей целостности и отрицающее любые попытки что-то глобально изменить? Михаила Семеновича мне именно для этого продемонстрировали, как живое доказательство сопротивляющейся хроновмешательствам вселенной?

Система, бороться с которой решительно невозможно? Это уже не сурикат против бронепоезда, это — муравей против астероида. А зачем тогда отдел Х, если все и так предрешено и будет идти, как идет?

И почему это показывают именно мне? Я вроде бы ничего менять не собирался, ни внутренней потребности у меня не было, ни соответствующих познаний для уверенности, что вмешательство мое не пойдет во вред.

— Вот за что я люблю пиво, так это за то, что оно, в отличие от крепкого, сука, алкоголя, позволяет точнее дозировать количество попадающей в твой организм благодати, — глубокомысленно сказал Сашка. — Мир безумен и летит в тартарары и к хренам, но легкая степень подпития помогает примириться с данной в ощущениях реальностью. Жаль только, что мое начальство этого, сука, ни хрена не понимает. Как у тебя со степенью подпития, Чапай?

— Нормально, — сказал я.

Ты убиваешь Чикатило, и на его место приходит другой маньяк? Ты «ломаешь ногу» Чубайсу, и в систему приходит другой молодой эффективный менеджер, который сделает все то же самое, если не хуже? Значит, ломать ноги — недостаточно? В самой системе что-то не так?

И если ты хочешь что-то изменить, ну, чисто теоретически, то