— Ну, и место неплохое, — сказал я. — Тут же одни писатели в основном живут, да?

— А поселок тут причем? — спросил он, начиная горячиться. — Я о стране говорю, ты вокруг-то посмотри.

— Э… — сказал я. — А куда конкретно смотреть-то? Вот вы говорите, что изменили мир, а где конкретные изменения-то?

— Да что вы себе позволяете? — возопил он. — Вы тут сколько, юноша? Вторую неделю? Третью? А я уже шесть десятков лет, как раб на галерах! Я товарищу Сталину письма из Ташкента писал! Я Высоцкого перепел четыре раза! Я в лотерею выиграл и состояние на фондовом рынке сделал, за мной до сих пор ЦРУ охотится! Я фотографировал, кино снимал, книги писал, в тайгу ходил, за маньяками охотился и людей лечил!

— А результаты-то где? — тактично поинтересовался я. — Где хоть какие-то плоды этой деятельности, если вашу личную недвижимость и благосостояние в целом в расчет не принимать?

— Если вы не видите изменений, это не значит, что их нет, — заявил он тоном уже чуть ниже. — Я — стратег, я играю вдолгую, и результаты, вне всякого сомнения, еще проявятся.

— Да вы так не нервничайте, — сказал я. — А то опять помрете и попадете в какую-нибудь эпоху, где вашу стратегию вообще никто не оценит. В Древний Рим, например, а там лотерей нет и цезарь анонимок не читает.

— Лотереи, чтобы вы знали, молодой человек, как раз в Древнем Риме и придумали.

— Ну, если их там придумали, значит, в какой-то момент их там все-таки не было, — резонно сказал я. — Кстати, вот он, отличный шанс заработать на виллу где-нибудь в окрестностях Аппиевой дороги — можно лотерею изобрести.

Он вскочил на ноги и трясущейся рукой указал мне на дверь.

— Вон! Подите прочь!

— Можно мне хотя бы чай допить? — спросил я.

Наверное, я был не совсем прав, наверное, надо было с пенсионером как-то бережнее, со скидкой на преклонный возраст и все такое, а то вдруг его действительно еще раз удар хватит, и попадет он даже не в Древний Рим, а в какое-то совсем уж неприятное место.

Например, на тот свет, и на этот раз уже с концами.

Но я был слишком зол на майора Сашку, который притащил меня сюда, ничего не объяснив, и испортил мне утро выходного дня. Да что там утро, с учетом обратной дороги, он мне, как минимум, половину субботы запорол.

Не то, чтобы у меня были какие-то особые планы, но, черт возьми, это же не значит, что меня можно вот так запросто лишить законного выходного.

Но обострять дальше я не стал. Аккуратно поставил чашку с недопитым чаем на краешек стола, поднялся с кресла и направился к выходу.

— Желаю вам приятно провести день, — вежливо сказал я.

— Вон! — повторил он, но с уже куда меньшей экспрессией.

Вполне возможно, что я мог бы задержаться и вернуть разговор в конструктивное рёусло, наладить контакт, притворно восхититься какими-нибудь деталями его богатой биографии, и, вне всякого сомнения, он бы поведал мне многое о делах давно минувших дней, но мне на самом деле это было неинтересно.

Сашка ждал меня около машины.

— Слышал крики, — сказал он. — Умеешь ты, Чапай, расположить к себе незнакомых людей.

— Если ты хотел продемонстрировать мне что-то конкретное, тебе следовало бы сказать об этом заранее, — сказал я. — У тебя тут есть еще какие-то дела? Пойдешь за меня извиняться или что-то еще?

— Нет, разумеется, — сказал он. — Садись, поехали.

Я сел, и мы поехали, и опять не так, как я люблю.

— И что это было? — спросил я. — И, главное, зачем это было?

— Я просто хотел, чтобы ты увидел это собственными глазами, — сказал Сашка.

— Ну, ты своего добился, что-то я увидел, — сказал я. — То ли провальня, то ли кого-то, кого попросили сделать вид, что он провалень, то ли просто городского сумасшедшего. Дальше-то что?

— Он настоящий, — заверил меня Сашка. — Наш отдел его с сорокового года ведет. Мы его срисовали, когда он свое первое письмо Сталину написал.

— Видимо, в результате этого визита я должен был многое понять, — сказал я. — Уточни, пожалуйста, что именно.

— Не кипятись, Чапай.

— Мне не нравится, когда меня пытаются втянуть в какую-то игру, а правил не объясняют, — сказал я.

— Все тебе объяснят, — сказал он.

— В свое время и в части, меня касающейся? — уточнил я.

— А разве бывает по-другому?

— Это могло бы сработать, если бы я был вашим сотрудником, — сказал я. — А я — обычное гражданское лицо.

— Не такое уж и обычное, — сказал Сашка.

Конечно у них было, чем на меня надавить. Шестью трупами на дачах, например. Или самим фактом моего нахождения здесь.

У меня не было точного плана на тот случай, если наши с комитетом взаимоотношения выйдут на этот уровень и перейдут в агрессивную фазу, но это не означало, что я был готов позволить им разыграть меня втемную.

— Что он успел тебе рассказать? — поинтересовался Сашка. — Понимаю, что общались вы недолго, но главное-то ты уловил?

— Угу, — сказал я. — Он мой коллега и уже шестьдесят лет здесь.

— И он, как ты должен был убедиться, по молодости был очень деятельным типом, — сказал Сашка. — И попыток исправить историю предпринимал не один десяток, и, как ты тоже должен был заметить, он ее все-таки изменил, правда, в пределах своей жизни исключительно. Он член партии, член Союза Писателей, сценарист, режиссер, два фильма, восемь книг, тиражи, гонорары, какая-никакая известность…

— Никогда о нем не слышал,