(своего рода пандус, по которому могли подняться защитники), выкопан ров — с внешней. Ров был глубоким — метров на десять.

Осаждать такую крепость возможно только при наличии определенной техники, а у Ганнибала ничего подобного не имелось. Сидеть под стенами города и осаждать его было бы заведомо проигрышным решением. Ганнибал силен, пока наступает. Наступление — это динамика и добыча. Остановиться — значит погибнуть. Время снова начало бы работать на римлян, ресурсы у них большие, в позиционной войне они всегда были сильнее, а Ганнибал, помимо проблем со снабжением, неизбежно начал бы терять союзников: галлы и италийцы почти наверняка стали бы покидать его армию.

Осаждать Рим было не с руки, а вот пройтись огнем и мечом по его окрестностям — это, пожалуй, полезно и поучительно. И для своих, и для чужих[76].

Глава XVII. Фалернская лоза

Наступала зима 217/216 года. Ганнибал остался со своими людьми возле Болоньи. Там дело складывалось не очень хорошо, было голодновато и холодно, а люди ослабели от непрерывных боев и походов, страдали от недоедания и болезней.

«Войско его (Ганнибала), — пишет Полибий, — провело зиму в Галатии под открытым небом, на холоде и в грязи; вследствие этого и тех лишений, с какими сопряжен был дальнейший переход через болота, почти все лошади его, а также и люди переболели так называемой голодной коростой и подобными болезнями. Поэтому, завладев страной благодатной, Ганнибал постарался подкрепить силы лошадей, восстановить тело и душу своих воинов. Потом заменил вооружение ливиян отборным римским оружием, так как в его руках было огромное количество римских доспехов».

Здесь следует отметить, что речь идет, видимо, об оборонительном вооружении, потому что известно, что римские мечи делались из железа отнюдь не лучшего качества, и вряд ли их можно было бы считать «отборными», а вот доспехи — другое дело. Тит Ливий заметит позднее, что из-за того, что ливийцы носили не свои круглые щиты, а римские прямоугольные, в битве при Каннах происходила путаница, и тяжелую карфагенскую пехоту то и дело принимали за римскую.

Итак, Ганнибал вышел к морю. Это произошло впервые за много месяцев. Наверное, тяжело было карфагенянам так долго находиться вдали от моря, и они обрадовались ему, как старому другу. Но еще больше они обрадовались возможности отправить весть на родину. Вести были добрые, поэтому партия Баркидов восприняла их на ура, а пакостный Ганнон, по-прежнему возглавляющий антибаркидскую партию в карфагенском сенате, изрядно пригорюнился.

Тем временем Ганнибал деятельно занялся лечением личного состава и животных от парши и других кожных заболеваний, которые, как напасть, грызли в его войске все живое после долгих изнурительных переходов, сражений и зимовки в антисанитарных условиях — напомним, что знаменитых общественных бань в римских городах еще не было, они появятся лет через двести. Историки не без возмущения пишут о том, что он купал своих лошадей (и солдат тоже) в отличном выдержанном вине, которое во множестве нашел в захваченных им поселениях на Адриатическом побережье. Вынужденная противоэпидемическая мера.

Так что же делать с Ганнибалом? Кого ему противопоставить? Чрезвычайные ситуации диктуют чрезвычайные меры, и в Риме с его демократической забюрократизированной государственной структурой на случай подобного форс-мажора имелось чрезвычайное средство, также предусмотренное законом, — диктатура.

Диктатор наделялся неограниченной властью, он мог принимать решения самостоятельно, эти решения никто не ограничивал, в ответ на его требования никто не собирал собрание и не кричал «мы этого не допустим, а как же вековые демократические устои» и т. п. Диктатору просто подчинялись. Другое дело, что власть диктатора была ограничена временем или обстоятельствами. Некоторые известные личности после того, как своей диктатурой спасли Родину, спокойно возвращались к радостям тихого сельского землевладения[77].

Диктатора должны были назначить консулы. И только консулы.

Живой консул был сейчас только один, но как с ним связаться? Италия захвачена карфагенянами. Отправить к нему гонца с письмом, чтобы тот пробрался через земли, кишащие врагами? Немыслимо. Да, в общем-то, это же формальность — почему непременно нужен консул... ситуация ведь действительно критическая, диктатор требуется быстро, он был необходим еще вчера по большому счету!

Поэтому диктатора «избрал народ». И это был Квинт Фабий Максим Веррукоз[78].

В своих знаменитых «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарх оставил красноречивую характеристику этого деятеля, пятикратного консула Римской республики:

«...Прозвище — Овикула, что значит „Овечка", ему дали еще в детстве за кроткий нрав и неторопливость. Спокойный, молчаливый, он был чрезвычайно умерен и осторожен в удовольствиях, свойственных детскому возрасту, медленно и с большим трудом усваивал то, чему его учили, легко уступал товарищам и подчинялся им, и потому людям посторонним внушал подозрения в вялости и тупости, и лишь немногие угадывали в его натуре глубину, непоколебимость и величие духа — одним словом, нечто львиное.

Но вскоре, побужденный обстоятельствами, он доказал всем, что мнимая его бездеятельность говорит о неподвластности страстям, осторожность — о благоразумии, а недостаточная быстрота и подвижность — о неизменном, надежнейшем постоянстве.

Видя, что римское государство стоит на пороге великих свершений и многочисленных войн, он готовил к военным трудам свое тело, словно полученный от природы доспех, и в полном соответствии с той жизнью, какую ему предстояло прожить, старался превратить речь в орудие для убеждения толпы. Ораторскому дарованию Фабия были свойственны не прикрасы, не пустые дешевые приманки, но упорно противящийся чужому воздействию здравый смысл, отточенность и глубина изречений, как говорят, более всего сходных с Фукидидовыми».

Забегая вперед, можно напомнить, что это тот самый Квинт Фабий, который остался в истории под прозвищем «Медлитель» — Кунктатор. Существует небольшая полемика на тему — является ли это прозвище почетным изначально или же оно приобрело таковой оттенок позднее? В эпиграмме на смерть Фабия (203 год до н. э.) Энний говорит: «Один человек спас нам Республику промедлением». Это было написано значительно позднее самого «промедления», которое у современников событий вызывало столько протестов. Энний, которому на момент диктатуры Фабия было двадцать два года, служил в армии, поэтому хорошо знал репутацию диктатора и мог оценить его заслуги. По всей видимости, прозвище Кунктатор Фабий получил именно тогда; другой вопрос — насколько почетно оно звучало тогда и как быстро мог измениться знак «минус» на «плюс».

Но вернемся к тому моменту, когда Фабий только получил свои диктаторские полномочия.

Фабий в римском Сенате принадлежал к «партии мира»[79]: он выступал за переговоры с Карфагеном, а не за войну. Впрочем, Фабий хорошо разбирался