— Итак, вы считаете, что это сульфазин?

— Чтобы ответить наверняка, нужно положить ее в больницу, — ответил Левин.

— Нет.

Сульфазин был одним из излюбленных наркотиков, применявшихся КГБ, — не успеет он положить ее в больницу, как врач пойдет звонить. Левину это было известно.

— Спасибо вам.

— Помалкивайте, — оборвал его Левин. — Чем меньше вы будете говорить, тем лучше для меня. Уверен, что обладаю достаточным воображением, интересно, как у вас с этим делом.

— Что вы хотите сказать?

— Аркадий, а она уже не девица.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— О метке на ее щеке. Она уже побывала у них, слышите, Аркадий? Несколько лет назад ей кололи аминазин.

— Я думал, что они перестали им пользоваться. Ведь это опасно.

— В том-то и дело. Они намеренно плохо вводят его в мышцу, так, чтобы он не рассасывался. Если он не рассасывается, то образует злокачественную опухоль, как это было в случае с ней. Опомнитесь же наконец. Она слепа на один глаз. Тот, кто удалял опухоль, перерезал зрительный нерв и оставил этот шрам. Это их метка.

— Не слишком ли вы сгущаете краски?

— Спросите у нее. Поговорите о слепых!

— Вы придаете этому делу слишком большое значение. Скажу, что на свидетельницу напали и я ее защитил.

— Так почему же вы сейчас не в милиции?

Аркадий прошел в спальню. Полотенца были горячие, он поменял их на свежие. Руки и ноги Ирины судорожно подергивались во сне — реакция на снижение температуры. Он погладил ей лоб, откинув назад пряди спутанных волос. Пятно на щеке из-за прилившей крови приобрело слабый лиловый оттенок.

Что им нужно? — спрашивал он. Они появились с самого начала. Майор Приблуда рылся в трупах в Парке Горького. Сыщик Фет сидел на допросе Голодкина. Убийцы в квартире Голодкина, убийцы в туннеле метро. Резиновые мячики, уколы, лезвия — все это автографы Приблуды и множества других приблуд, которых он обобщенно называл «они». Во всяком случае, они уже оцепили ее дом и у них уже есть список ее друзей. Они будут без устали следить за больницами, и осталось недолго ждать, когда Приблуде придет на память имя патологоанатома Левина. Левин человек мужественный, но, как только она очнется, ей надо отсюда уходить.

Когда он вернулся в комнату, Левин, чтобы успокоиться, рассматривал расположение фигур на шахматных досках.

— Ей лучше, — сообщил Аркадий. — Во всяком случае, она спит.

— Завидую ей, — сказал Левин, не поднимая глаз от доски…

— Сыграем?

— Какой у вас разряд? — взглянул на него Левин.

— Не знаю.

— Если бы был, то знали бы. Нет, спасибо, — однако отказ вернул Левина к обязанностям гостеприимного хозяина и к мыслям о женщине в его постели, которую сейчас ищут. Он заставил себя улыбнуться. — Между прочим, на этой доске очень интересная позиция. Партия, сыгранная Боголюбовым и Пирцем в тридцать первом году. Ход черных, только ходить-то некуда.

Аркадий только в армии от скуки всерьез играл в шахматы, да и тогда он хорошо играл лишь в защите. Обе стороны уже рокировались, и белые, как и говорил Левин, овладели центром. Аркадий заметил, что в квартире нет шахматных часов — признак того, что хозяину был больше по душе неторопливый анализ, нежели шахматные побоища. К тому же бедного Левина пугала перспектива долгой и беспокойной ночи.

— Не возражаете? — Аркадий сделал ход за черных. — Слон бьет пешку.

Левин пожал плечами: пешка бьет слона.

…Ферзь бьет пешку, шах! Король бьет ферзя, конь на g4 шах! Король g1, конь бьет ферзя! Черный конь ставит вилку на слона и ферзя.

— Вы совсем не думаете, прежде чем ходить, — пробормотал Левин. — А именно в этом и заключается удовольствие.

Слон идет на g3, конь бьет ладью. Левин задумался: чем брать коня — ладьей или королем. В обоих случаях конь теряется; итак, черные отдают ферзя, слона и коня за ферзя, ладью и две пешки. Исход будет зависеть от способности белых ввести в игру слона, прежде чем черные закрепят пешечное превосходство и сдвоят ладьи.

— Вы внесли осложнения, — заметил Левин.

Пока Левин обдумывал ход, Аркадий покопался в книжной папке и вернулся с томиком По. Довольно скоро он заметил, что Левин уснул в своем кресле. В четыре часа он спустился в машину, объехал вокруг квартала, чтобы убедиться в отсутствии слежки, и вернулся в квартиру. Больше ждать было нельзя. Он одел Ирину в непросохшую одежду, завернул в одеяло и снес вниз. Единственными, кого он увидел по дороге, были дорожные рабочие, «штурмовавшие» накануне Первого мая. Под руководством единственного мужчины, управлявшего дорожным катком, четыре женщины разравнивали горячий асфальт. Миновав мост, он остановился в двух кварталах от Таганской, дошел пешком до дома, обошел все комнаты, чтобы убедиться, что там никого нет. Вернувшись в машину, он направился к дому. Завернув во двор, выключил мотор и фары. Перенес Ирину наверх, уложил на кровать, раздел и укрыл одеялом Левина и своим пальто.

Он собирался пойти отогнать машину, когда увидел, что она открыла глаза. Зрачки были расширены, белки покраснели. У нее не было сил повернуть голову.

— Идиот, — сказала она.

Шел дождь. Поскрипывали голые полы. Сверху и снизу время от времени слышались звуки шагов, видно, убирались в квартирах. В подъезде по лестнице поднималась старуха. В дверь не стучали, звонков не было.

Ирина Асанова лежала лицом к нему, теперь, когда лихорадка прошла, бледная как полотно. Он так и не раздевался. Он поискал, где бы прилечь, но в квартире не было ни стульев, ни дивана, даже половика, и в конце концов улегся рядом с ней. Она не слышала, да это и не имело никакого значения. Он поглядел на часы. Девять. Он тихо, чтобы не разбудить ее, поднялся, в одних носках подошел к краю окна и поглядел во двор. В окна со двора никто не смотрел. Ее нужно было перевезти в другое место, но он не знал куда. К ней нельзя. О гостиницах не могло быть и речи. Снимать номер гостиницы в своем городе было незаконно. (Какие веские основания могли быть у гражданина, чтобы не оставаться дома?) Ничего, что-нибудь появится.

Четырех часов сна оказалось достаточно. Расследование захватило его целиком, подхватило и понесло, как пловца огромная волна, перед которой не устоять.

Девушка натянула одеяло на голову. Значит, поспит еще часа четыре, прикинул он. К этому времени он вернется. Нужно ехать к генералу.

Шоссе Энтузиастов, путь, по которому заключенные когда-то начинали свой пеший путь в Сибирь, проходило мимо тракторного завода «Серп и молот», а дальше переходило в узкое Горьковское шоссе. По сторонам на восток до самого Урала виднелись утопающие в грязи деревни с избушками не выше картофельного куста. Отмахав сорок километров, Аркадий свернул по щебеночной дороге на север к деревне Балабаново. На пути встречались фигуры крестьян, сажавших коноплю и бобы, и стада одинаковых бурых коров. Затем грунтовая дорога пошла лесом, таким густым, что земля была еще покрыта не тронутыми солнцем снежными сугробами. Между стволами виднелась Клязьма.