— Помирай где хочешь, — ответил Аркадий.

— Вот это верно. Главное, что я тебя надую. Слышишь, я ведь всегда знал, почему ты пошел в прокуратуру. Ты хотел одного — опозорить меня, явиться со своими ищейками и снова вытащить все это дело на свет. Погибла жена генерала от несчастного случая с лодкой или же ее убили? В этом смысл всей твоей жизни — добраться до меня. А я возьму да помру — так ты ничего и не узнаешь.

— Да знаю я. Уже много лет.

— Не пробуй меня дурачить. У тебя одно вранье, всю жизнь врал.

— Каким был, таким и остался. Но все-таки знаю. И ты не убивал, и несчастного случая не было. Она сама себя убила. Жена героя покончила самоубийством.

— Белов…

— Он мне ничего не говорил. Я сам понял.

— Так если знал, что это не я, почему все эти годы ни разу ко мне не приехал?

— Если бы ты был способен понять, почему она покончила с собой, то понял бы, почему я не приезжал. Не такой уж секрет, всего лишь наше прошлое.

Генерал весь ушел в кресло, на лице было появилось протестующе-презрительное выражение, но потом, казалось, для него исчезло все — он сам, кресло, Аркадий. Черты лица разгладились. Он стал еще меньше. Не он испустил душу — душа ушла в него. Казалось, на кресле остались пустые рубашка и брюки — ни движения, ни вздоха. Недвижимы голова и руки.

В наступившем молчании Аркадию неизвестно почему вспомнилась азиатская народная сказка о жизни. Возможно, толчком послужила внезапная умиротворенность сидящей в кресле фигуры. В сказке говорилось, что вся жизнь есть приготовление к смерти, что смерть так же естественна, как и рождение, и самое худшее, что может в жизни сделать человек, — это сопротивляться смерти. Было сказочное племя, где все рождались без крика и умирали без мучений. Он, правда, забыл, куда, черт возьми, эти люди отправлялись, по их мнению, после смерти. Однако у них были свои преимущества перед русским человеком, Который плыл по жизни, барахтаясь, словно в реке, мчащейся в сторону водопада. На какой-то момент он увидел, что отец обмяк, словно покидающие его силы собирались в одной, последней точке. Затем так же зримо он ощутил, что силы с трудом возвращаются к больному. Дыхание стало глубже, кровь, подобно подкреплениям, пошла по жилам и оживила конечности. Он был свидетелем, как человек, полагаясь только на себя, усилием воли восстает из небытия. С лица исчез восковой оттенок, а глаза упрямо смотрели вперед, пораженные болезнью, но непокоренные.

— Мы с Менделем были в одной группе в Академии имени Фрунзе и оба командовали танковыми частями на переднем крае, когда Сталин сказал: «Ни шагу назад!» Что сделал я? Я понял, что немцы растянут линии фронта, потому будет легко проникнуть в их тылы. Мои донесения по радио из-за линии фронта как громом поразили всех. Сталин в своем бомбоубежище слушал их каждую ночь. В газетах сообщалось: «Генерал Ренко где-то в тылу противника». Немцы спрашивали: «Кто такой этот Ренко?» Потому что тогда я был только полковником. Сталин произвел меня в генералы, я даже не знал. У немцев были полные списки наших офицеров, и эта новая фамилия сбивала их с толку, подрывала уверенность. Она была у всех на устах, следом за именем Сталина. А что было, когда я с боями пробился к Москве и сам Сталин встречал меня! Прямо во фронтовом обмундировании я поехал с ним на станцию «Маяковская» и стоял рядом, когда он произносил свою величайшую речь, слова которой повернули вспять волну фашистского наступления, хотя к тому времени их артиллерия уже обстреливала столицу… А через четыре дня мне дали танковую дивизию, гвардейскую дивизию, которая первая вошла в Берлин. С именем Сталина… — Он рукой остановил Аркадия, который собирался встать и уйти.

— Ты носишь такую фамилию, а являешься сюда, жалкий сыщик, расспрашивать о трусе, который всю войну прятался по складам. Все-то вы суете нос в чужие дела! И это жизнь? Разузнавать о Менделе?

— О тебе я и так все знаю.

— А я о тебе. Не забывай. Еще один реформатор — молокосос… Генеральская рука упала. Он замолк, голова поникла. — Да, о чем это я?

— О Менделе.

Аркадий ожидал возобновления бессвязной брани, но генерал перешел к делу.

— Забавная история. В Ленинграде взяли в плен немецких офицеров и передали Менделю для допроса. А с немецким у Менделя… — он плюнул точно в плевательницу. — Тогда вызвался американец, забыл, как его звали. Хороший был мужик, обходительный, хоть и американец. Немцы ему все рассказали. А он вывез их в лес на пикник с шампанским и шоколадом и там их перестрелял. Ради забавы. Самое смешное, что их не собирались расстреливать, так что Менделю пришлось сочинять липовую докладную о десантниках. Американец откупился от военных следователей, а Мендель получил орден Ленина. Он взял с меня слово молчать, но коль ты мой сын…

— Спасибо.

Аркадий встал и, чувствуя себя вконец опустошенным, побрел к двери.

— Заехал бы еще, — попросил генерал. — Приятно поговорить.

* * *

В картонной коробке были молоко, яйца, хлеб, сахар, чай, тарелки и чашка, сковорода, мыло, шампунь, паста и зубная щетка — все куплено по дороге в Москву. Он поспешил к холодильнику, боясь, что отвалится дно. Стоя на коленях, он выкладывал продукты, когда услышал позади себя Ирину.

— Не оглядывайтесь, — сказала она. Взяла мыло и шампунь и удалилась. Он услышал, как в ванной полилась вода.

Аркадий, усевшись на подоконник, остался в комнате. Он чувствовал себя дурацки, оттого что не решался войти в спальню, хотя в комнате по-настоящему негде было сесть. Хотя дождь перестал, на улице пока не маячили типы в пальто. Он удивился, зная, что Приблуда не стал бы хитрить. Мысли вернулись к разговору с отцом, Осборн убил трех немцев («Я и раньше был в Ленинграде», — говорил Осборн на одной из пленок. — Я и раньше был там с немцами".) почти так же, как он покончил с тремя жертвами в Парке Горького. Аркадию хотелось знать, кого из военных следователей подкупили Мендель и Осборн, кто они и какую славную карьеру сделали они после войны?

Еще не видя, он почувствовал что Ирина стоит в дверях ванной. На ней была простыня с отверстиями для рук, опоясанная его поясом, мокрые волосы покрыты полотенцем, ноги босые. Она стояла там не более секунды, но у него было ощущение, что она уже долго смотрит на него, как во время их первой встречи, будто разглядывая попавшуюся на глаза диковинку. И снова самое нелепое облачение гляделось на ней как крик моды, словно в этом году принято ходить в простынях. На этот раз он заметил, что ее лицо слегка повернуто в сторону, — он вспомнил слова Левина о незрячем глазе и взглянул на предательскую метку на щеке.

— Как вы себя чувствуете?

— Чище.

Голос сел: под действием сульфазина ее вырвало. Но цвет лица вернулся к ней, она выглядела лучше, чем могли похвастаться многие москвичи. Она оглядела комнату.

— Приношу извинения за состояние квартиры, — сказал он, следуя глазами за ее взглядом. — Жена сделала небольшую весеннюю уборку. Увезла кое-что с собой.