— В крайнем случае, запрём, как Коппоту и Ламбарскую, — пожал плечами Раттард.

На том и порешили. Король немного успокоился, ведь план вышел очень даже ничего.

В конце концов, что может случиться плохого на поэтическом конкурсе?

Так думал Коннарт Ван Хоннар, идя по коридору в сторону малой залы, где его спустя пару дней после того совещания ждали претендентки. Работы было перелопачено уйма, информация от ищеек поступала постоянно, но пока выяснить, кто же бастард и где он обитает, не получалось. Нити вели сразу в нескольких направлениях, что свидетельствовало о глобальном заговоре.

До недавнего времени вялотекущем.

Единственное, что говорили буквально все, в том числе и те, с кем общался Коннарт лично, что катализатором стал отбор. Причём сначала все взбодрились, принялись снаряжать дочерей, чтобы те не посрамили честь рода и обязательно заполучили в мужья короля, вот только условия оказались более чем неприятные. И дело не столько в факте участия простолюдинок (любой здравомыслящий человек понимал, что это чушь), сколько в том, что никаких преференций высокородные участницы не получили.

Что уж говорить о позоре, который испытали те, чьи дочери уже вкусили плотских утех! Им было одновременно стыдно и обидно. И часть тех, кто до отбора к заговорщикам не относился, примкнула к тем, кто жаждал свержения чересчур правильного короля с престола. Нейтрально настроенных осталось считанные единицы.

— Налоги они хотят себе уменьшить, а простолюдинам повысить, — бурчал себе под нос король, пока шёл по коридору. — А купцы и вовсе обнаглели – просят уравнять налог для всех, независимо от размера предприятия. Где это видано, чтобы простой ремесленник платил такой же процент, что и крупное производство?

Коннарт замолчал, когда приблизился к дверям, за которыми его ждали девушки. Вдохнул, выдохнул, настроился на вселенское спокойствие и отдал приказ:

— Открыть.

От разноцветья платьев у него зарябило в глазах, пришлось проморгаться, прежде чем он смог найти взглядом ту, которая снилась ему по ночам. К сожалению, видеться днём не получалось, только за ужином и то недолго. Потом снова шли дела, которые нужно было решать, в том числе и заказ тех инструментов, схемы и чертежи которых дала ему Елена.

Сегодня она была в голубом. Он в синем с голубой отделкой. Мелочь, но приятно.

Поприветствовав девушек, Коннарт сел в кресло и задумчиво уставился на Жреца. Тот выглядел особенно сиятельно, чему король искренне позавидовал. Не виду, конечно, а тому факту, что мужчина явно выспался.

— Сегодня у нас поэтический конкурс, на высокий суд девушки представят стихотворения, написанные ими специально для Вашего Величества! — торжественно проговорила Паталла, вызвав лёгкую усмешку у Елены.

Коннарту стало особенно любопытно, что же преподнесёт ему дерзкая иномирянка. Наверняка что-то неординарное, как и в прошлые разы. К слову, снуд, несмотря на жару, король всё-таки примерил. И ему понравилось!

Пока Коннарт углублялся в размышления, вышла первая девушка и, томно закатив глаза, принялась читать оду самому прекрасному в мире королю. Вполне складно, местами была очень даже годная рифма, но столь откровенная лесть…

Раньше он бы отнёсся к ней, как к чему-то само собой разумеющемуся, ведь он действительно – сиятельный мудрый король, который много сделал для благополучия Моривии, вот только после общения с Еленой что-то в нём изменилось.

Самокритичность? Она и раньше была, особенно когда дело касалось важных государственных решений, разве что в плане церемониала он действительно относился к высокопарным речам, как к норме. До недавнего времени.

Так как это назвать? Простота общения? Нет, что-то более сложное.

Так, погрузившись в самокопание, Коннарт лишь краем сознания вникал в то, что сочинили девушки. В какой-то момент ухо уловило более простые рифмы – это пошли купеческие дочки и простолюдинки, которых осталось совсем немного. Кто-то отсеялся на музыкальном конкурсе, а из купчих – на рукоделии. Оказывается, не всех родители заставляли трудиться, балуя и пестуя.

Когда раздался негромкий, но очень проникновенный голос Елены, Коннарт вздрогнул. А уж когда расслышал, о чём она читает, его охватила самая настоящая нега. Странный, непривычный ритм, красивые образы, удивительная мелодичность – всё это буквально завораживало.

Мело, мело по всей земле

Во все пределы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

Как летом роем мошкара

Летит на пламя,

Слетались хлопья со двора

К оконной раме.

Метель лепила на стекле

Кружки и стрелы.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

На озаренный потолок

Ложились тени,

Скрещенья рук, скрещенья ног,

Судьбы скрещенья.

И падали два башмачка

Со стуком на пол.

И воск слезами с ночника

На платье капал.

От этих тонких и в то же время совершенно понятных образов тело короля словно пронзило ударом молнии. Перед его глазами встала картина, как он обнимает Елену, как скрещивает с ней руки и ноги, как не только башмачки, но и платье с шуршанием оседает на пол, как в неровном свете свечи сияет её кожа, горят глаза, губы-вишни зовут прикоснуться к ним…

И все терялось в снежной мгле

Седой и белой.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.

На свечку дуло из угла,

И жар соблазна

Вздымал, как ангел, два крыла

Крестообразно.

Мело весь месяц в феврале,

И то и дело

Свеча горела на столе,

Свеча горела[1].

Коннарт был готов взорваться. Схватить эту удивительную девушку, поднять на руки и унести в свою спальню. Да, он – король Моривии, славящийся своей выдержкой и требовательностью, да и свечами он пользовался крайне редко, предпочитая магические светильники, но, драх подери, какая разница?

Он резко поднялся, сжал кулаки, пытаясь совладать с собой, вдохнул, шагнул к Елене. Та буквально застыла, не в силах оторваться от его горящих глаз. Понимала, что, кажется, дала маху, всё-таки надо было Пушкина читать про кота и русалок, а не провокационного Пастернака.

Но было поздно.

Вот её уже притягивают за талию к твёрдой, но такой горячей груди, вторая рука Коннарта властно ложится на затылок, а губы… губы накрывают её губки, сминают, обжигают, ставят клеймо «МОЯ».

Мысли Елены в смятении, кровь бурлит, ноги ватные, по позвоночнику бодрым табуном скачут мурашки. Рука сама собой поднимается, чтобы… отвесить звонкую пощёчину.