Взгляды всех, кто был в зале, скрестились на мне. А я что? Я ничего… Захотелось куда-нибудь спрятаться и крепко зажмуриться. Вашу мать! Разве тут есть выбор? Кучу дров вам в коромысло!

Я широко улыбнулся и сказал:

— Вы все забыли, как меня зовут. Наги пролили кровь моих спутников. Изъятые ждут справедливости. Так пусть и наги, и эльфы начинают трястись от страха. К ним скоро придет террор.

Кейанэ в ужасе зажала себе рот ладошкой, Халайра засмеялась, а Клэв зашипела от боли, дернувшись при моих последних словах. В серых бельмах глаз Увиарта на миг вспыхнула радость. Олькаран и Аскалай сдержанно заулыбались. Все-таки они были родителями Лесного Моря, и беспредел, устроенный нагами, им был не по нраву. Я посмотрел в глаза туру, спрашивая о его решении. Горотур ухмыльнулся и гулко треснул себя кулаком по широкой груди. А Пармалес вдруг задумчиво спросил:

— Ну, это все понятно… Вопрос в том, Террор, с кем ты готов… э-э-э… ну, ты понял… чтобы притянуть нужную энергию и вылечить своих друзей? Кого выберешь из всех нас?

Что называется, не в хвост, а в тыл! От такой перспективы я даже как-то вспотел. Пармалес заметил мою реакцию и сказал:

— Это надо сделать, Террор. Наделить энергией ты сможешь только того, в кого решишь излить свою силу. И только по собственному желанию.

Кейанэ добавила, глядя на раненых:

— Выбор невелик на самом деле. Кто из нас может лечить, тому и надо передать силу. А кто здесь, кроме меня, способен лечить?

Вот тут мне поплохело по-настоящему. Я ни разу в жизни не спал с богиней… Кажется, придется испытать на собственной шкуре проклятую беспомощность! Халайра с большим сомнением в голосе сказала, взяв за руку царя моркотов:

— Я тоже могу лечить, но… Да вы посмотрите только на Террора.

Ситуация оказалась патовой. Я чуть ли не с мольбой уставился на тура. Рогатый же почему-то мечтательно улыбнулся, демонстративно потянулся до хруста во всем мощном теле и насмешливо сказал, глядя на Кейанэ:

— Да простят меня силы мира, что-то вы чушь городите, полубоги.

Золотая морра большими глазами уставилась на тура, а ее родня словно окаменела. Рогатый продолжил:

— Вы ведь можете черпать силу прямо из океана энергии без всяких посредников, если мне память не изменяет. Да, да, и не смотрите на меня так. Все равно шкуру не продырявите. Силенок маловато.

Олькаран, Увиарт и Аскалай одновременно поскучнели и попытались сделать вид, что их тут не стояло. Горотур улыбнулся совсем широко и сказал:

— Моя сильный, да. Но моя еще и умный, ага… А теперь рассказывайте, чего ради вам так приспичило заставить парнишку сделать выбор, которого у него на самом деле здесь нет.

Я таращился на рогатого в полной прострации. Метаморфоза, происшедшая с обычно немногословным угловатым воином, вогнала меня в ступор. Особенно же зацепили его слова о способностях этой четверки. Пармалес и Халайра были озадачены не меньше. Кейанэ настороженно отступила на шаг назад и спросила:

— Разве ты посвященный даявэл? Ты же в рогатой фурре?!

— Ты забыла, что мы, пастыри неба, обладаем нужными знаниями от рождения. — За спиной тура словно включился прожектор. Белое сияние ослепило меня, оставив в глазах черный силуэт рогатого. Горотур продолжил: — И очень уж вы, полубоги, верите во всякие там фурры и фурражи. Пятеро Сил нашего мира наделили народы ипостасями не для того, чтобы ограничить нас в наших возможностях, а лишь ради того, чтобы продлить наш век. Так зачем вам выбор хайверса? Пармалеса и Халайру он не выберет, меня… Тоже без вопросов, он у нас по женщинам. Значит, одного из двух родителей Леса… Не зря же один из братьев вдруг стал эльфиечкой. И кто же из вас вознамерился стать шестой силой Лахлана? Уж не Аскалай ли, готовое ради Леса умертвить весь остальной мир? Или Олькаран, заигравшийся чужими судьбами? А может, это сам Увиарт, пожиратель глубинной сути? Или ты, великая Кейанэ?

Сияние плавило темный силуэт, смывая волнами света лишние пропорции. И то, во что превращался рогатый, заставило меня оцепенеть. Новый облик тура пока не был виден, но по контуру он очень мне кого-то напомнил. Менялся и голос тура, от хрипловатого глухого баса к красивому бархатному тенору, больше свойственному юноше, чем амбалу с двумя секирами:

— Я жду ответа на свой вопрос, полубоги.

И свечение за спиной тура схлынуло, оставив резь в полуослепших глазах. В этот момент я услышал веселый смех своего двойника. Пармалес почти задохнулся от хохота, заработав несколько сильных хлопков по спине от озадаченной сестры, приговаривавшей:

— Хватит ржать! Объясни, что такое?!

— Шутка затянулась, — холодом прозвучал голос Увиарта. — Мы уходим, сестра.

Четыре тени скользнули на грани видимости, заставив мои глаза плакать еще сильнее. Усиленно протерев веки в попытке справиться с влагой, я спросил, перестав что-либо понимать:

— Что происходит?

— Это что, я еще жив, что ли? — Характерные мурлыкающие обертоны в раздавшемся голосе бросили меня в озноб.

Он же валялся под стеной, пробитый алебардой насквозь! Но это действительно был харрами собственной персоной. Наконец глаза перестали слезиться, и я осмотрелся. Все четыре бога Лесного Моря благополучно пропали, а мои спутники приходили в себя, словно и не было в тронном зале бойни и не валялись они тушками по углам. Клэв как-то очень уж нервно теребила Гасту, щупавшую свою грудь неверными движениями рук. Кевианзия выпученными глазами смотрела в никуда, судорожно вцепившись обеими лапками в дубину. Харрами подозрительно переводил настороженный взгляд с меня на Пармалеса и обратно, соображая что-то в ушастой голове.

Опомнившись, я уставился туда, где стоял Горотур. Но знакомого мне рогатого там не было. Передо мной стоял высокий крепкий парень лет восемнадцати-девятнадцати на вид с коротко стриженными волосами серо-стального цвета. В чуть заостренном лице угадывались черты Горотура, но не сильно. А вот карие глаза, хитрые и добродушные, смеялись россыпью чертенят. Превращение рогатого здоровяка в человека не прошло незамеченным ни для кого в тронном зале. Сероволосый с интересом уставился на меня, а потом с улыбкой сказал:

— Даже не думай, хайверс. Пастырь драконов не про тебя.

Словно ушат ледяной воды вылили на мою несчастную голову. О чем это он? Чтобы я? С ним? Да я же его сейчас порву, как Тузик грелку, за одну только мысль, что могу с таким интересом глянуть на парня! Стоит тут в одной куцей набедренной повязке, нимбом посверкивает и через губу общается! Я уже с совсем другим настроением смерил наглеца взглядом и сказал:

— А ты о себе высокого мнения, мальчик. Губа не треснет? Действительно думаешь, что все вокруг тебя хотят?

— Разумеется, — кивнул парень. — В образе верзилы я отличный воин, а в этом облике мне нет равных в других битвах.