Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Более того, Капросы, наперебой выдающие тосты насчёт Корифея, Апопа, Потапа, да и Капра своего, зыркали на поведение своей родственницы не просто равнодушно или одобрительно, но даже с какой-то надеждой. Что наводило на массу мыслей, но данных для подтверждения или опровержения — ни черта не было. Так что великодушно предоставив Фиалке возможность тереться об меня сиськами (чем она с энтузиазмом и занималась, через какое-то время начав тереться и бедром о бедро, даже появились мысли что «сама со всем справится», без моего участия), я стал задавать Щебуру наводящие вопросы. Дядька поговорить был не против, хрюкал с энтузиазмом. Хрюкал долго, задорно, с подробностями, обогатив меня немалыми знаниями насчёт как рода Капрос вообще, так и их жития-бытия. Да и некоторые мелочи небезынтересные всплывали: кабанище явно был любителем «повещать». Прямо много не говорил, но косвенно прекрасно экстраполировалось, да и подхрюкивания Фиалки и прочих Капросов, нередко прорывающиеся, были уместны и многое подтверждали.
При этом приходилось пить. А Фиалка, тоже выпивающая, напирала уже совершенно откровенно. То есть мои шутки «сама справится» медленно, но верно переставали быть шутками. Что становилось если не проблемой, то затруднением. Во-первых, я к эксбиционизму не относился от слова «совсем», искренне считая, что интимное дело — интимное. И для себя разницы между сосущейся на улице разнополой парочкой или каким-нибудь гей-парадом не видел (ну, не депутат же я!). В том смысле, что и те, и те нагло тычут в глаза окружающим своими интимными вещами (а то и причиндалами), что действительно можно приравнивать к преступлению. И сам подобного совершать не хотел, особенно на виду самих Капросов, парней из ертаула, да и персонала кабака.
Во-вторых, из хрукотания Щебура (и повизгивания Фиалки) выходила понятна причина её поведения и отношения к этому поведению Капросов. Ничего страшного, вроде бы, даже, возможно, потенциально выгодно… Но я не имел достаточного количества данных, чтобы принимать решение «прям щаз». И отвечать на откровенные «заигрывания» (а без кавычек это елозинье по мне и не назовёшь) положительно или отрицательно было просто несвоевременно. Особого огня в чреслах у меня эта хрюшка не вызывала, но и отвращения тоже. Но несколько факторов возможного взаимоотношения как с её родом, так и с корифеем как работодателем меня от реакций останавливала. Данных нет, из хрюкотания не экстраполировались: может быть как полезно, так и вредно. Или даже нейтрально, но принять взвешенного решения я не мог, как понятно, а думать писюном, при том, что сама девка особого желания не вызывала (да даже если бы вызывала) — не выбор разумного адвоката.
Так что появление в кабаке нового действующего фигуранта стало моим «спасением». А если рассматривать принятие решения на не основании неполной и недостоверной информации как беду (а только так и следует это воспринимать!) — так спасением без кавычек. Дело в том, что в кабак вщемился уже знакомый мне внешне, но не представленный дружинник-владеющий. Оттолкнул стойку-перегородку, отделяющую место, где мы «мирились», от прочего кабака и вщемил к нам свою физиономию, игнорируя заполошное подпрыгивание полового. Тот самый дружинник, который «разрывал отношения» с Фиалкой, с чего вся текущая ситуация и началась. Был он несколько взъерошен, бегал взглядом, остановил его на Фиалке и шагнул к ней, протягивая руки с жалобным мордасом.
Сама девица перестала ввинчиваться мне под штаны, замерла и задёргалась-заметалась, причём и взглядом, и телом, что я, по причине очень плотного соприкосновения, прекрасно ощущал. И был скорее доволен: действия этой девицы требовали от меня хоть какого-то ответа, который я не был готов давать. А появление этого поркофила… хотя ладно, так уж и быть, любителя крупных женщин со вздёрнутыми носами. Потому что пусть и маловероятно, но не исключено, что мне будет уместно и выгодно эту Фиалку отжаривать, уж насколько на постоянной основе — чёрт знает. Поркофилом я быть не могу по определению, так что пусть этот «герой-любовник» будет любителем крупных женщин.
При этом, понятно что сейчас начнутся какие-то разборки. Насколько серьёзные и эмоциональные — чёрт знает, но мне надо срочно сруливать. Участвовать в них никакого желания.
— Уважаемый Щебор, любезная Фиалка, — плавно поднялся я из-за стола без перехода. — Общение с вами доставило мне искреннюю радость, — слегка поклонился я. — Но служение не ждёт, — состроил я морду самоотверженно-героическую, не уточняя, какое служение имею в виду. — Так что, пусть и с сожалением, вынужден оставить ваше приятное, — кивок Щебуру, — и прелестное, — кивок Фиалке, — общество. Прошу простить — дела. Рад буду видеть вас и побеседовать ещё раз, время проведённое с вами было приятно, — нейтрально закончил я.
— И мы пойдём. Блага вам, уважаемые, — тяжело поднялся Карий.
— Блага, силы Капру! — прощебетал, поднимаясь, Зорга.
После чего мы из кабака у Идова камня и умаршировали. Вслед нам неслись довольно растерянные прощания и пожелания всякого, дружинник молча хмурился. Фиалка с чуть ли не плачущей физиономией бегала глазами с меня на прибывшего «бывшего». Но вышли без аварий, а я с облегчением выдохнул.
— Пронесло.
— А почему? Михайло, ведь она такая… хорошая дева, богатого рода, и была… — защебетал птах.
— Потому что головой видом думает, а не хером, — пробасил Карий.
— А как…
— Тяжело. Но я справляюсь, — хмыкнул я. — Благодарю за компанию, — кивнул я парням. — Но вот что дальше со службой?
— Со службой нам воевода посыльных шлёт, — опять зщебетал Зорга. — Только жильё наше показать друг другу надо, раз уж в одном ертауле, почтенный.
— Угу, — тяжело уронил Карий, на что я мог только кивнуть.
Мы как бы «организационная единица» выходим, соответственно, на службу «примерно» вместе. Да и те же вопросы с «видоками на поединке», судя по