буквально на царственный пьедестал. Литература, история, философия — все это было тесно связано с ораторским искусством. Красноречие, не находившее себе широкого применения в общественной жизни, изливалось в учебных упражнениях или светских беседах.

Учащиеся комплектовались в основном из среды детей муниципальной аристократии. Случалось, что богатый патрон предоставлял возможность какому-нибудь одаренному клиенту развивать свои таланты в Карфагене. Однако все эти юнцы отнюдь нс являли собой образцы прилежания и добродетели. Они были завсегдатаями театров и цирков или же всецело предавались тому, что святой Августин, каясь, назвал «котлом постыдной любви» (sartago flagitiosorum amorum). Некоторые, как, например, Августин, умудрялись с одинаковым усердием предаваться любовным утехам и наукам. Другие же, образуя группы хулиганов (eversores), врывались в лекционные залы, осмеивали преподавателей и избивали мирных слушателей.

Эти школы дали Африке администраторов, красноречивых адвокатов, нескольких выдающихся юристов, из которых наибольшей известностью пользовался Сальвий Юлиан из Гадрумета, автор Вечного эдикта (129 год), а также ряд других, скорее поверхностных, чем глубоких умов.

Римская литература. Особенности образования, полученного у грамматиков, дают себя чувствовать как у христианских, так и у языческих писателей Африки. Именно в Карфагене они пристрастились к неоплатонизму, философскому мистицизму и александрийским спекуляциям; именно там они научились восхищаться Саллюстием; там, наконец, пышным цветом расцвели их врожденные склонности к энергичному, язвительному, наступательному красноречию. Они были не столько стилистами, сколько прямолинейными полемистами, и их темперамент, растрачиваемый в дискуссиях на однообразные темы, породил своеобразный характер мышления и особый способ динамического выражения мыслей.

Африканцем по происхождению, несомненно, был поэт Манилий, который при Тиберии изложил в напыщенном и восторженном стиле предмет, живо интересовавший суеверных до мозга костей берберов — предсказание будущего на основании изучения небесных знамений. Африканцами, конечно, были и Корнут — оратор и философ стоической школы, ставший при Клавдии и Нероне главой стоиков в Риме, и Септимий Север, оратор, дед императора, пользовавшийся признанием лаже среди известных писателей, и Флор, который чуть было не потерял рассудок из-за того, что на играх в Капитолии не выиграл премии за поэтическое произведение, а при Адриане выдвинулся в число известнейших ораторов столицы, затем неожиданно стал историком, вернее панегиристом империи, с упоением разглагольствовавшим о величии Рима на страницах написанной им истории всех войн и царей. Африканцем по происхождению был и Фронтон из Цирты (М. Cornelius Fronto) «оратор, консул, учитель двух императоров», пользовавшийся такой репутацией, что Антоний поручил ему преподавать латинскую риторику юным принцам Марку Аврелию и Л. Веру, хотя его неистощимое красноречие, нередко остроумное и изобилующее порой сочными народными выражениями, не выходило за рамки скудных и однообразных тем.

Апулей из Мадавры. Наибольшей известности из африканских писателей достиг Апулей (L. Apuleius), родившийся около 125 года. Это был своеобразный человек, полный резких контрастов — оратор, глубокий и поверхностный в одно и то же время, суеверный и неверующий, самовлюбленный, но остроумный, невыносимый и обаятельный. Он происходил из муниципальной аристократии Мадавры, где в начале II века его отец был дуумвиром. Высшее образование он получил, разумеется, в Карфагене, а для расширения кругозора предпринял ряд длительных путешествий в Италию, Грецию и Малую Азию. В Афинах он увлекся схоластическим платонизмом, который проповедовал всю свою жизнь, и с головой погрузился в изучение наук. Он, несомненно, посещал лекции знаменитых софистов и участвовал в большей части мистерий, суливших верующим вечное блаженство.

Во время пребывания в Эе в жизни Апулея произошло достопримечательное событие. После того как он женился на матери одного из своих друзей, которая прежде с непримиримой враждебностью относилась к вторичным бракам, его обвинили в том, что он околдовал почтенную матрону. Представитель обвинения старался доказать в суде, что Апулей чародей и на него как на такового распространяется действие закона против колдовства. Это обвинение вызвало со стороны Апулея блестящую, хотя и не вполне убедительную защитительную речь, в которой он упрекал своих противников в том, что они путают философию с колдовством. После окончания судебного процесса Апулей изложил эту речь в форме литературного произведения под названием «Апология».

Осуждение, по-видимому, не состоялось, так как Апулей смог беспрепятственно возвратиться в Карфаген, где быстро достиг успеха. Для этого у него не было недостатка ни в обаянии, ни в уме, ни в богатстве (neque corpore, neque animo, neque fortuna poeni tendum). Вскоре он стал любимцем Карфагена, модным лектором, говорившим на любую тему, но главным образом по философии. «Флориды» сохранили нам 23 фрагмента различного размера, извлеченные из речей Апулея и сгруппированные одним из его почитателей в «букет прекраснейших цветов его красноречия» (Florida). В них Апулей хвастливо сообщает, что достиг совершенства в различных искусствах. «(Орудиям труда) предпочитаю простую тростинку для письма и с ее помощью создаю поэмы всех видов, годные для ветви[34], лиры, сокка[35], котурна[36]; есть у меня и сатиры, и загадки, и разные рассказы; пишу я и речи, которые хвалят ораторы, и диалоги, которые хвалят философы, и все это (а также и многое другое того же рода) — как по-гречески, так и по-латыни сходным стилем, с одинаковой охотой и равным усердием».

Имелись, конечно, самые разнообразные истории. Но наибольшую популярность по праву получили «Метаморфозы», которые с античных времен известны под названием «Золотой осел» («Asinus aureus»). Апулей сочинил их не в ранние годы странствий, а уже в Карфагене, около 170 года. Речь идет об изложенной Лукианом в его «Осле» повести о превращении в осла некоего Луция, который после многочисленных приключений принимает свой первоначальный облик. Основная линия повествования перемежается с эпизодами как бы второго плана, каким является, например, прелестная новелла о Психее и Амуре. До сих пор ведутся споры о том, написал ли Апулей свое произведение первоначально на греческом языке, имеют ли «Осел» Лукиана и «Метаморфозы» один общий источник и не послужил ли Апулею прототипом герой большого произведения Лукиана, «Осел» которого является лишь его сокращенным вариантом. Независимо от существа и исхода этого спора, красочная и многообразная версия Апулея, изобилующая описаниями нравов, в которой непристойность перемежается с религиозным экстазом, относится к тем немногим книгам латинских авторов, которые еще и поныне читаются с интересом.

Мы не в состоянии точно установить, были ли африканские писатели потомками римских колонистов. Скорее всего большинство их составляли романизированные берберы, выражавшие на языке завоевателя мысли и чувства, не поддававшиеся описанию на ливийском и даже пуническом языках.

III. Римская религия, туземные культы и возникновение христианства

Римская религия. Африканцы не ограничились тем, что заимствовали язык своих победителей. Многие приняли и