видения и эхстазы. Тертуллиан поставил на службу новой доктрине всю свою энергию и мистицизм и обратил против вчерашних братьев то страшное оружие, которым еще накануне сражался за их дело, бичуя трусов, отступивших перед преследованиями («De fuga»), отвергая вторичные браки («De monogamia»), настаивая на строжайшем соблюдении постов («De ieiunio») и резко нападая на папу Каллиста за то, что он разрешил блудникам и нарушителям супружеской верности возвратиться в лоно церкви («De pudicitia»). Умер он, по всей вероятности, в весьма преклонном возрасте, так и не покаявшись.

Своеобразие Тертуллиана коренилось вовсе не в его теологии. По своим идеям он был скорее не новатором, а реакционером, находившимся в плену у традиций. Преследуемый неотвязной мыслью о близком конце света, он стремился изгнать из жизни все, что было присуще человеку как члену общества. Таким образом, взгляды самого Тертуллиана с самого начала его деятельности поставили его вне рамок церкви, вынужденной приспосабливаться к требованиям века, ибо иначе перед ней стояла перспектива застыть в губительном анахронизме, угрожавшем ей отказом от всякой эффективной деятельности. Заявляя, что церковь там, где находятся трое христиан, пусть даже мирян (Sed ubi tres, Ecclesia est, licet laici), что церковь представляет собой не объединение епископов, а определенное состояние духа, Тертуллиан решительно поставил себя вне ортодоксальной церкви.

И все же, несмотря на «грехопадение» Тертуллиана, церковь, относившаяся к еретикам с такой непримиримостью, проявила по отношению к нему беспредельную снисходительность. Объясняется это тем, что в наступлении против язычества он применил самые веские аргументы, и последующим апологетам оставалось только подхватить их, по возможности талантливо. Победившая церковь могла закрыть глаза на ошибки, не представлявшие опасности для уже утвердившейся традиции, и помнить только о страстной искренности христианина и красноречии памфлетиста. Подлинная оригинальность Тертуллиана заключается в его стиле. Острый мыслитель, полемист, создавший пламенные памфлеты, тонкий теолог, он соединял в себе самые разносторонние достоинства и владел стилем прямолинейным, образным, сильным, трепетным, как и сам этот пылкий человек с его кипучей деятельностью.

Минуций Феликс. Совсем иным представляется соотечественник Тертуллиана Минуций Феликс, написавший для острословов диалог «Октавий». В нем христианин, носящий это имя, опровергает старые возражения против христианства и в конце разговора убеждает собеседника. Этот очаровательный, несколько расплывчатый диалог ограничивается бесстрастным сопоставлением двух философий. Сходство, подмеченное между «Октавием» и «Апологетиком», не может быть случайным. Но какая из этих работ первой появилась на свет? Трудно решить этот безнадежный спор. Представляется более вероятным, что «Октавий» написан раньше, но ι это далеко не окончательное суждение.

В тот момент, когда умер Тертуллиан, то есть примерно около 240 года (?), здание римского господства в Африке дало первые трещины. Но упадок римской мощи не отразился на успехах христианства. Параллелизм, с которым развивались эти два явления, был настолько разительным, что давал повод рассматривать второе как причину первого. На самом деле, оба эти явления были вызваны причинами одного порядка. Исчезновение римского духа способствовало одновременно и торжеству католицизма, и социальным волнениям.

В Африке аристократия и официальная церковь, вставшая на защиту порядка, даже объединились впоследствии для борьбы против пролетарского христианства донатистов.

Глава VIII.

Распад Римской империи (244–429)

I. Восстания берберов

Очаги сопротивления. Если римской цивилизации удалось хотя бы внешне подчинить себе города равнин, то горных районов Магриба она даже не коснулась. Военные посты, окружавшие горные массивы, и дороги, их пересекавшие, служили средством подавления горцев, а не распространения культуры. В Оресе, Кабилии, Бибане, Дахре, Уарсенисе, Тессале и Рифе берберы сохраняли свои обычаи. Они не отказались ни от своих диалектов, ни от своих орудий труда, ни от своих погребальных обрядов. Конечно, некоторые горцы обратились к земледелию и стали строить жилища из камней, но большинство продолжало ютиться в гурби или шалашах и заниматься главным образом скотоводством.

Эти вечно полуголодные пастухи с завистью поглядывали на плодородные земли равнин. Если бы не стража, преграждавшая им путь, они охотно спустились бы вниз и разграбили урожай оседлых земледельцев. Но третий легион и вспомогательные войска стояли начеку, и до царствования Александра Севера набеги грабителей были, несомненно, явлением редким.

Но вот наступил момент, когда остов римского владычества дал трещину. Сразу выявилось, сколь поверхностна была романизация и ограничено ее распространение. Берберы, даже романизированные, из союзников превратились в подданных, жаждавших стряхнуть с себя опеку правителей. Повстанческие движения начинали, разумеется, горцы, но вокруг них сплачивались все силы вооруженной оппозиции, которая в иные моменты охватывала чуть ли не всю Африку, за исключением Проконсульской провинции, где урбанизация почти исключала возможность крестьянских восстаний.

Несостоятельность режима. Провозглашение Гордианов (238 год), вовлекшее Африку в борьбу за власть в империи, знаменовало собой начало эпохи глубоких потрясений во всем римском мире. Величественное здание, возведенное Августом, при первом же испытании оказалось на редкость шатким. Режим, опиравшийся не на конституцию, а на волю армии, служившей ему поддержкой, неизбежно должен был привести к торжеству солдатни. Африканцу Септимию Северу удалось задержать крах империи благодаря тому, что он откровенно сделал ставку на армию. «Обогащайте солдата, а об остальном не беспокойтесь», — завещал он своим сыновьям в качестве принципа управления. После него пронунсиаменто стали правилом, и империя выродилась в военную диктатуру, которую ограничивали только убийства.

Этот режим носил в себе зародыш своей гибели. Поскольку только легионы решали, кому занять престол, каждая армия считала себя вправе назначать императоров, иногда за их заслуги, но чаще за богатство, и убивать по своему желанию тех из них, кто, по ее мнению, уж слишком энергично насаждал дисциплину или уже истощил свои средства. Полководец, провозглашенный императором, бросал свои войска против армий соперников, но победителю приходилось ежеминутно опасаться кинжала убийцы или появления новых претендентов. При Галлиене, несмотря на угрозу со стороны варваров, тридцать тиранов — фактически их было восемнадцать — оспаривали между собой власть в империи.

Экономический кризис. С конца II века политический кризис усугубился кризисом экономическим. Начиная с Септимия Севера, недостаток золота повлек за собой снижение веса монет и уменьшение наполовину содержавшегося в них драгоценного металла. Antoninianus, введенный Каракаллой, содержал при Галлиене менее 5% серебра. Это была, по словам Моммзена, не более, как «металлическая ассигнация». Одновременно денежное хозяйство регрессировало к натуральному. Неустойчивость и рост цен, которые Диоклетиан безуспешно пытался сдержать путем установления максимума (301 год), привели к тому, что натуральный налог все больше и больше вытеснял денежный. Но система натуральных поставок вынуждала налогоплательщиков предпринимать дорогостоящие перевозки на большие расстояния, а государство — содержать громоздкий