Сидя на пыльном бревне, я силюсь отгадать непростую загадку: на чем они поедут догонять поезд? Наверное, на дрезине. Боевики, догоняющие на дрезине поезд для его захвата… Делюсь своею больной фантазией с остальными. Мы долго смеемся и, развивая мысль дальше, дорисовываем на дрезине пиратский флаг с черепом и костями, а дальше и захват самого поезда уже где-то под Москвой.

Ближе к обеду объявляется общий съем.

По приезде в отдел меня назначают в СОГ. Закрывшись в комнате, я сижу на своей кровати, изредка протягивая руки, чтобы отрезать очередной кусок арбуза.

Первый выезд на проспект товарища Ленина, где снова разбирают дом. Изъездив его вдоль и поперек до самой Минутки, мы никого не находим. По всей длине проспекта тянутся сплошные голые фундаменты, заваленные грудами битого кирпича, из зелени деревьев торчат уродливые скелеты брошенных домов. За разбор одной пятиэтажки с последующей продажей ее кирпича на рынке города можно выручить от пятисот до восьмисот тысяч рублей. А построить такой дом нужны миллионы.

На 29-м блокпосту новосибирский ОМОН задерживает машину с перебитыми номерами. Мы забираем ее с собой для разбирательства.

За городом на территории района строители обнаружили фугас. Долго споря и препираясь с дежурным Грозненскосельского РОВДа, чья это земля, наш собирает на выезд группу.

На обочине дороги валяется запыленный, помятый выстрел от противотанкового гранатомета. Ни строителей, что сообщили о нем, ни кого-то еще рядом нет. Оформлять документально находку нет никакого желания. Бестолковая писанина. Вечно небритый, дерзкий опер-чеченец Ахмед решительным броском руки топит в болоте выстрел. Был фугас, и нет фугаса.

В вечерней мгле, свесив на живот автомат, по двору отдела одиноко вышагивает часовой, контрактник ЧП, он же Зомби, — личность легендарная и всезнаменитая.

Заочно с этим человеком я был знаком еще в феврале в Учебном центре города Пятигорска, где перед отправкой сюда вся контра постигала некоторые прописные и огневые истины. Проще сказать, мы просто отдыхали там телом и душой после рабочей России и перед неизвестной Чечней, оказавшейся впоследствии менее способной к поддержанию рабочего духа. Так вот, среди офицеров учебки бытовали страшные рассказы об одном алкаше с Камчатки, прилетевшем из такой дали на горячий Кавказ лишь с одной-единственной целью — пить водку. ЧП проходил здесь обучение в январе за неделю до нашего появления. Однажды вечером, когда у обучающихся было свободное время и они тратили его по своему уразумению, дежурному по учебке приволокли с мороза бесчувственное тело. Добрые люди, что проходили мимо, вытащили из снега замерзающего и, доставив в вестибюль здания, поинтересовались у дежурившего прапорщика:

— Ваш?

Полутруп был одет в гражданку и, можно сказать, немногословен, опознать его сразу было не просто, так как менялись контрактники в Центре два раза в месяц и привыкать к их лицам обязательным не являлось. Однако прапорщик все же узнал по каким-то известным ему приметам подопечного Центра и неуверенно пробурчал:

— Вроде наш… А как узнали, что он отсюда? С ним были?

— Да нет, мы мимо проходили. Он просто лежал головой в сторону вашей учебки, мы и подумали…

Каждый, услышавший эту историю, поневоле думал: вот повезло же какому-то чеченскому отделу с работником!

Оказалось, что так неслыханно повезло нашему РОВД Грозного и лично Тайду.

Не было в отделе такого человека, ни русского, ни чеченца, чтобы перепил ЧП. Вечно бледный, с трясущимися от постоянного похмелья руками, с выцветшими бледными же глазенками, с огромными черными мешками под глазами, часто переходящими в синяки, худой, если не сказать тощий (есть-то ведь некогда!), постоянно в нестираных, грязных штанах, в зачастую измазанном блевотиной свитере, он действительно больше походил на зомби, восставшего из могилы мертвеца. Местные всегда спрашивали про него: «А где у вас этот, страшненький?»

ЧП состоял на должности помощника дежурного и работал сутки через трое. Происходило это следующим образом: рабочий день начинался у него с жуткого похмелья после непрерывной попойки предыдущих нетрудовых дней. С запавшими глазами, тяжелый на движения, он иногда стойко держался за пультом до самого вечера. Но с исчезновением из отдела всех начальников, немедленно принимал меры к урегулированию своего состояния. Так сказать, усугублял кручину. В ход шло все: пиво, одеколон, водка, неразбавленный спирт, разные химические коктейли и всякая домашняя бурда, что приносил его друг-алкоголик местный кочегар Джамбо. Похмелившись, взяв себя в руки, ЧП почти дотягивал до утра. Однако порой не вынесшая удара в спину его служба обрывалась и посередине ночи. Также нередко он мог вообще в рабочий день не выйти из кубрика, так как был уже с самого утра мертвецки пьян.

Несмотря на то что не было в календаре такой недели, когда бы Зомби хоть раз был трезвым, несмотря на все зловещие пророчества о скорой своей кончине, на многочисленные освидетельствования на предмет алкоголя на рабочем месте, на речи Тайда, что будет с позором уволен из милиции, он продолжал работать здесь и домой точно не собирался.

Награды за свои пьянки ЧП получал довольно часто. В основном на разновес руками и ногами от живущих с ним контров. В своей пьяной нирване лихой камчатский парень мочился прямо в кубрике, мочился прямо под себя на кровати (спящий под ним на первом ярусе кровати контр Кабан натянул под матрацем соседа широкий кусок целлофана), мочился с крыльца общежития, обоссал все углы отдела, блевал на обеденный стол комнаты. Но хоть и тыкали его лицом и в блевотину, и в мочу, ничего не помогало. ЧП был несгибаем.

Сам по себе, когда трезвый, он был очень спокойный, тихий, отзывчивый и добрый парень. Человек как человек, мало даже таких, но вот связал себя со спиртным и погиб как личность. Сколько раз он, человек с ярко выраженной славянской внешностью, шатался пьяным по Грозному с оружием и без оружия, днем и ночью, в форме и без, и ни один боевик, ни один русский или чеченец его не тронул.

Может, из жалости.

Тем не менее серая и тихая личность ЧП свой след в отделе оставит, в этом можно не сомневаться. Оставил уже сейчас бытующими про него анекдотами и страшным рассказами о загубленной своей судьбе. Не дай Бог кому такую.

Новое утро застает меня на инженерной разведке дорог. С солдатами комендатуры я в который раз измеряю своими ногами проложенный комендантом маршрут. Первая шеренга саперов по обе стороны дороги тыкает своими заостренными палками в подозрительные предметы, в картонные коробки, насыпанные кучки свежей земли. В прикопанных ямках, на кронах придорожных деревьев и даже в лужах прячутся начиненные металлом смертоносные фугасы, скашивающие своими осколками проходящих мимо людей. Вся война в городе держится на них, замаскированных, попрятанных от чужих глаз, ждущих своего часа отвратительных машинках смерти. Сколько людей они унесли уже в мрачное царство Аида, сколько душ, отправившихся в свой невозвратный путь, уже перевез через Стикс старый Харон? Кто считал? Даже мы не в силах вспомнить каждого, слишком много легло здесь безвестных и безымянных за эти бурные кровавые годы.