– Принес вот это, чтобы убедиться. – Хозяин вернулся в комнату и протянул ей маленькую черно-белую фотографию.

Алекс уставилась на нее. Карточка так дрожала в ее руке, что изображение чуть ли не расплывалось перед глазами. Она увидела двойной снимок – анфас и в профиль, с цепочкой цифр внизу. Бледное худое лицо, копна светлых волос. И глаза. Глаза.

– Боже мой, – одними губами проговорила она. – Фабиан. Сходство невероятное.

Фотография выпала из ее руки на колени. Алекс попыталась взять ее, но не удержала в дрожащих пальцах и выронила на пол. Она наклонилась, чувствуя неожиданный приступ тошноты, настолько сильный, что пришлось прижать руку ко рту.

Алекс сделала глубокий вдох, и приступ прошел. Посмотрела на капеллана. Облаченный в черное, он сидел в кресле, и на его губах играла улыбка.

– Очень трудно, – мягко сказал он. – Очень трудно.

– Сходство невероятное!

Он кивнул; что-то в выражении его лица показалось ей странным.

– Вы не видели его прежде?

Она отрицательно покачала головой.

– Простите меня… я не понимаю. Вы говорите, что он отец вашего… мм… сына?

Она кивнула.

– И вы никогда его не видели?

Она почувствовала, что краснеет.

– Мой муж… он бесплоден. Я была оплодотворена спермой донора… донором оказался Джон Босли. Это все делал специалист в Лондоне.

Он кивнул, нахмурился.

– Значит, вы, строго говоря, не родственники? – Капеллан помолчал. – Но с другой стороны, вроде и родственники. Интересный случай. – Он улыбнулся, лицо его посветлело.

– Могу ли я увидеть его?

– Я должен получить разрешение директора.

– Я бы хотела его увидеть.

Он улыбнулся:

– Не знаю. – Покачал головой. – Может так получиться, что мы откроем ящик Пандоры, – это не пойдет на пользу лечебному процессу. Я могу изложить вашу просьбу, но не уверен, что разрешение будет получено. Понимаете, он идет на поправку, но лечение шизофрении – процесс очень медленный и трудный, а у него уже случился серьезный рецидив.

– А могу я узнать, почему он здесь?

Он снова встал.

– Я принес его историю болезни… думаю, это против правил… но при данных обстоятельствах… мы наверняка можем сделать исключение.

* * *

Она сунула стопку жестких, отпечатанных на машинке листов в желтый конверт, обвязала его лентой.

– Постойте… фотографию тоже нужно туда вложить.

– Фотографию, – механически повторила она.

Кровь отхлынула от ее лица, и она сидела теперь без сил. Снова развязала ленточку, радуясь хоть какому-то занятию.

– Фотографию, – еще раз пробормотала она.

– Миссис Хайтауэр, – мягко заметил священник, – в Библии нигде не сказано, что ценить следует только хорошего человека.

Она тупо уставилась на него, видя лишь жесткую бумагу и черный больничный шрифт, потом кивнула, пытаясь сдержать слезы.

– Если человек безумен… – она с трудом подбирала слова, чувствуя, как слеза ползет по щеке, – если человек безумен, то можно ли простить его вину?

– Господь определил десять заповедей. Мы не можем их нарушать, не неся за это ответственности. Есть грех и есть ответственность, даже если человек душевно болен. Психиатры не могут дать человеку новую жизнь. И я тоже не могу. – Капеллан опять улыбнулся, закинул ногу на ногу. – Человек, который совершил преступление в состоянии помешательства, может стать лучше, только если осознает свой поступок и сможет сказать: «Я был болен тогда, но теперь чувствую потребность в прощении».

– И Джон Босли сказал эти слова?

Капеллан отрицательно покачал головой:

– К сожалению, у него в голове сумбур. Страшный сумбур.

– Это кажется очень жестоким.

– Жестоким?

– Жестоко, что Бог допускает такое состояние у людей.

– Мы в Англиканской церкви придерживаемся мнения, что зло не войдет в человека, который не приемлет его. Зло должно быть приглашено… Сатана должен быть приглашен этим человеком в свою жизнь. Сатана не приходит по собственному желанию.

Она в ужасе посмотрела на него:

– Вы хотите сказать, что Джон Босли, несмотря на свое безумие, порочен по сути своей?

Капеллан медленно с печальным, озадаченным выражением поднял руки:

– Возможно, безумие не причина… Мы не должны исключать вероятность того, что душевные проблемы человека, который совершил ужасное преступление, это симптом его порочности.

Алекс повела плечами. Наступила долгая пауза, и она почувствовала, что собеседник смотрит на часы.

– Шизофрения передается… по наследству?

– Тому есть немало свидетельств. Психиатрическое сообщество может предоставить вам такую информацию… они сделали несколько очень любопытных открытий.

– Значит, мой сын…

– Вы не должны исключать такую вероятность. – Он снова посмотрел на часы. – Если бы вы вернулись сюда через некоторое время, мы могли бы еще поговорить.

– Спасибо. Я бы хотела продолжить разговор.

Он встал, поправил на себе рубашку.

– Вы сказали, что в ходе лечения у Босли случился рецидив… в чем он заключался?

Священник покраснел, смущенно сложил руки:

– Глупый случай. Очень глупый.

– И что случилось?

Он снова посмотрел на часы.

– Ничего. Ровным счетом ничего. – Он помолчал. – Пожалуй, вам следует знать. В следующий раз… я расскажу вам в следующий раз… мне нужно подумать об этом.

Она смотрела на него. Что это было? Что же это было, черт побери?

– Вы найдете обратную дорогу? К шоссе? Повернете направо.

– Спасибо, отец… мм… преподобный…

– Звоните. – Он улыбнулся. – Следующие несколько недель я буду очень занят… Может быть, в июне?

– Спасибо. Вы были очень добры.

Но мысли его были уже где-то в другом месте, очень-очень далеко.

– Он не отдал мне фотографию.

Филип Мейн, развалившись в кресле, водрузил ноги на стол. Положил одну ногу на другую, потом снял, опустил ноги на стопку бумаг, приподнялся на локтях и переменил позу. Задумчиво уставился на телефон.

– Просто что-то немыслимое. Этот тип Босли. Он вот так взял и оставил ее?

– Судя по всему.

– Заковал ее в цепи в подвале?

Бледная Алекс кивнула.