и сказал, что кто-то уже спрашивал его, неужели я буду освобожден? Он спросил меня, говорил ли я об этом кому-то. Я это отрицал. 11 июня, когда я явился в суд, судей не было на месте. Секретарь суда заявил нам, что суд реформирован, и наше дело отныне в руках апелляционного суда, который только создан и еще не начал работу. Мы должны ожидать нового вызова, который случится в какой-то последующий день. Жан Поль Дукузумуремьи отсутствовал в тот день. Объявили, что тюрьма в Рубаву, где он содержался, находится в процессе реформации. Его адвокат, тем не менее, присутствовал. Мадам Бландин Нтабвоба – очень красивый адвокат. Я говорил с ней несколько минут, и она в конце концов дала мне свой номер телефона.

Когда я вернулся в тюрьму, директор снова вызвал меня в свой кабинет. На этот раз он спрашивал меня по списку лиц – «врагов», как они там были охарактеризованы, в связях с которыми меня подозревали. В основном это были руандийские активисты борьбы за права человека, живущие в Европе. Даже если я знал кого-то из них, я все отрицал.

В четверг 22 июня около 17.30 меня посетил Генеральный Комиссар тюрем генерал Жорж Рвигамба. В нашей весьма приватной встрече он сначала поблагодарил меня за хорошее поведение в тюрьме. Затем он сказал мне, что пришел дать мне совет. По его мнению, я должен отозвать свою апелляцию и снова написать письмо Президенту республики с просьбой о помиловании, тем самым продемонстрировав, что я выхожу из процесса. Он считает, что моя апелляция противоречит моей просьбе о помиловании. Я засомневался, действительно ли он послан Администрацией Президента, поскольку его совет противоречил изначальным установкам, которые были заданы визитом Муньюза, и означали полную перезагрузку юридической процедуры.

В субботу 23 июня, в разговоре с директором Йабурунга, я сказал, что не знаю, кому верить, поскольку оба совета исходят от важных людей. Директор сказал, чтоб я попросил совета у Муньюза. В тот же день около 17.30 меня посетил полицейский, некий Эдиге Рузигаманзи. Он сказал, что его послал Дэн Муньюзи, чтобы опросить меня, так же, как это делал директор, по списку врагов, с которыми я мог бы быть в контакте за время моего тюремного заключения. Я ответил так же, что у меня не было никаких контактов с ними, но мне известны некие имена активистов, которых я часто видел в социальных сетях до моего заключения.

Я переживал период сомнений в тот момент. В воскресенье 24 июня Жан Поль Дукузумуремьи, мой подельник, из тюрьмы в Рубаву был перевезен в тюрьму Кигали. Как только он прибыл, он сразу мне сказал, что Генеральный Комиссар приезжал и к нему и обещал ему то же, что и мне, т. е. отозвать жалобу и апелляцию и написать письмо с просьбой о президентском помиловании. Он сказал ему, что это очень срочно, и что если он этого не сделает, то процесс ничего не даст, поскольку все решения в нашем деле исходят из одного места. По моему мнению, комиссар был прав. Будь то решение суда или президентское помилование, оба они исходят от Кагаме. Поэтому лучше сделать так, как они хотят.

Мы с Жан Полем решили тогда отозвать нашу апелляцию и просить президентского помилования. В своем весьма поэтичном письме я писал Президенту Кагаме, что я решил отдаться в его руки, поскольку никто не может быть справедливее отца, когда его дети ошиблись. В этом письме я упоминал также о другом письме с просьбой о помиловании, которое я послал в январе, и о письме моей матери, которая тоже просила помиловать своего сына. В среду 27 июня 2018 года директор вызвал меня в свой кабинет около 10 утра. Я собрался и пришел в его кабинет, но, не позволив мне сесть, он сказал, чтобы я быстро возвращался и принес ему нужные документы, поскольку Генеральный комиссар придет забрать их у него. Мы быстро приготовили документы, чтобы вручить ему их на следующее утро. Директор позвонил Генеральному комиссару и сказал, что документы готовы. Он попросил тогда своего секретаря приготовить документы в двух разных обложках и отправить их комиссару. Директор сказал нам, что главное произошло, и что остается только ждать.

На протяжении следующей недели директор продолжал говорить со мной о людях из оппозиции в изгнании, которые, не переставая, говорят обо мне, атакуя режим из-за моего несправедливого заключения. Он сказал также о Бернаре Нтаганда, оппозиционном руандийском политике, который постоянно говорит о политических заключенных, не забывая и меня. Тогда я решил сказать моему фонду, чтобы он выпустил коммюнике о том, что я не враг режима, и что мое имя не должно быть использовано при критике правительства, поскольку не в этом моя цель. Когда коммюнике вышло, некоторые мои друзья из оппозиции заявили мне свое несогласие, как будто я предал их в их борьбе против Кагаме. Но для меня было самым важным выйти из тюрьмы, и в этом они не могли мне помочь. Только режим мог принять это решение. Коммюнике было очень хорошо принято режимом. Пропагандистские медиа режима, такие как Igihe, опубликовали его с удовольствием.

Когда я организовал празднование Международного дня Нельсона Манделы 18 июля 2018 года, я надеялся, что это будет хорошим поводом для правительства Руанды освободить политических заключенных. В тот день я был распорядителем церемонии, а почетным гостем Государственный Секретарь из Министерства юстиции. Окруженный представителями PNUD и CICR, он, к сожалению, не принес никакой вести об освобождении. После прекрасно проведенного мероприятия, в глубине своей души я чувствовал себя очень и очень подавленно.

13 августа 2108 года, когда я со дня на день ожидал объявления о моем освобождении, произошло нечто тревожное: судебный пристав доставил мне письмо, вызывающее меня на процесс в верховный суд 10 сентября. Оставалось чуть меньше месяца. Жан Поль, мой подельник, был также вызван. Это нас немного встревожило, поскольку мы просили исключить нас из процесса, и это уже было сделано, и у них было подтверждение. К тому же, нас вызывали в верховный суд, а не в апелляционный, как об этом объявили в местных СМИ.

29 августа около 11 часов меня снова посетил Генеральный комиссар тюрем генерал Жорж Рвигамба. Окруженный охранниками тюрьмы, он поставил меня напротив себя и спросил о моих новостях. «Ничего особенного, кроме того, что я вызван в верховный суд, хотя я вышел из процесса».

– Как так произошло, что они снова вызвали тебя? Нужно было сказать