Я предоставила полиции сводную таблицу результатов, и, хотя они получились в каком-то смысле обрывочными, мне было отчетливо видно, что обувь нескольких сообщников подозреваемого определенно контактировала с местом преступления либо с очень на него похожим. Биологические следовые улики, унесенные из леса, попали на педали и коврики для ног в той самой машине, в которой жертву доставили на место казни. Тому, что большое количество предметов продемонстрировали связь с местом в лесу, нашлось убедительное объяснение: в убийстве были замешаны несколько нелегальных иммигрантов из Албании, а так как могилу выкопали задолго до казни, после чего ее снова пришлось раскапывать, несколько человек побывали на ней как минимум дважды. Таким образом, у нас имелось несколько пар обуви и машина, которые можно было связать с подозреваемым, его сообщниками и местом преступления. Никто не мог бы утверждать, будто пыльца и споры попали в машину и на обувь в Албании, ведь полученные профили не соответствовали местной почве.

Подозреваемый уже отбывал наказание в тюрьме Тираны, а так как большинству свидетелей не очень хотелось туда возвращаться, судебный процесс был проведен в Великобритании, но под председательством четырех судей из Албании. Я уже встала для дачи показаний, когда они зашли в зал. Трое из них, среди которых была одна женщина, вели себя сдержанно и серьезно, но один, в синем костюме и довольно ярком галстуке, вовсю улыбался и сиял обаянием. Позже я узнала, что это старший судья. Все четверо были широкоплечими и приземистыми, одеты в чрезвычайно старомодном стиле, и постоянно кивали по ходу процесса. Неулыбчивая троица все больше и больше превращалась в строгих, рассудительных бюрократов.

Давать показания было долгим и крайне утомительным занятием, потому что каждая моя фраза подлежала подробному и максимально точному переводу. Меня начали не спеша заваливать вопросами. Было очевидно, что использование в качестве доказательств палинологии, ботаники и почвоведения выходило далеко за пределы компетенции судей. В итоге подозреваемый был признан виновным, и его приговорили к долгому сроку, несмотря на отсутствие присяжных. Вместе с тем, что-то явно было не так. Только когда я покинула зал суда, до меня дошло: меня допросили, но перекрестного допроса не было. Казалось, там не присутствовал адвокат защиты. Позже мне объяснили, что один из судей-мужчин выступал на стороне обвиняемого, однако он не задал мне ни единого вопроса. Я не могла в это поверить. Я привела доказательства вины нелегального албанского иммигранта, весьма убедительные с точки зрения палинологии, но мне все равно было не по себе: слишком уж легко удалось добиться обвинительного приговора. Я отточила свои навыки, отбиваясь в суде от нападок опытных адвокатов, с которыми каждый раз приходилось вступать в интеллектуальный поединок. Ни одно судебное решение в Великобритании не могло быть принято с такой легкостью.

Я снова вспомнила тот маленький островок в лесном ручье. Убийца спланировал свою месть, а не расквитался с обманщиком в порыве гнева. Он тщательно подобрал место захоронения так, чтобы его можно было без труда найти снова, яму выкопали за несколько месяцев до убийства, подготовив специально для этого. Должно быть, место казалось убийце достаточно отдаленным и надежным, однако он не принял в расчет вездесущих британских собаководов.

Как бы то ни было, отъезжая от здания суда, я невольно задумалась о той тюрьме в Тиране и всех женщинах, несших корзины с едой своим заточенным внутри близким. Как будет питаться наш нелегальный иммигрант? Подозреваю, не лучше той маленькой кошечки.

Одних только книг никогда не бывает достаточно. Самым большим кладезем знаний для эколога является живая природа. У меня множество волнующих воспоминаний о том, как я лежала в вереске или высокой траве, с восхищением наблюдая, как над полем практически вертикально взмывает жаворонок, чтобы пропеть свою песню на головокружительной высоте, а затем резко нырнуть обратно к земле. Я видела, как океаны голубой молинии колыхались синхронными волнами на ветру, ощущала тепло кустов вереска в солнечный день, слышала жужжание и гул насекомых вокруг меня. Я обливалась потом под водонепроницаемой одеждой, через любой зазор в которой проникали капли горизонтального дождя – волосы липли к голове, промокшие носки хлюпали в сапогах, а записи в моем блокноте едва можно было разобрать. Но как еще можно увидеть все своими глазами?

Ключ к пониманию лежит в опыте работы на местности. Мои навыки формировались и совершенствовались, пока я ходила, продиралась, карабкалась и брела вброд через болота, канавы, поля и вересковые пустоши. Я многие годы провела на раскопках, от Вала Адриана до Помпеи, собирая важные образцы из ям, траншей и всего, что могло дать какую-либо информацию. Все это грязные места, однако всегда находились полные энтузиазма молодые люди, желающие научиться чему-то новому, и, обучая их и руководя ими, я могла заполучить желаемое, особо не измаравшись сама. Я знаю, что надо мной посмеивались на раскопках, когда я уходила все в таком же безупречно белом свитере, в котором пришла.

К тому времени, как я узнала про других людей, занимавшихся такой же криминалистической работой, связанной с палинологией, что и я, уже в одиночку придумала собственный раздел криминалистики – судебную экологию. Я успешно расследовала ряд дел, расписала протоколы оптимальной работы для разных аспектов своей деятельности, и уже вовсю готовила публикации об этом. Затем узнала про остальных людей, специализирующихся в той же области. Я была чрезвычайно рада, и в итоге мне удалось с ними связаться. С удивлением я обнаружила, что мой коллега из Великобритании Тони Браун, которого я знала многие годы, тоже принимал участие в расследовании нескольких дел, однако не мог надолго отвлечься от своей основной работы профессором в университете. Другой коллега, Даллас Милденхолл, работал в Новой Зеландии и уже несколько лет занимался криминалистикой. Благодаря ему я открыла для себя профессора из Техаса по имени Вон Брайант. Любопытно, что каждый из нас работал по-своему, и занимались мы делами разного рода. С годами мы все стали близкими друзьями по переписке, оказывая друг другу всяческую помощь и поддержку. Я бывала в гостях у Далласа в Новой Зеландии, и он несколько раз останавливался у меня в Великобритании. С Воном мы так и не встретились, однако он для меня словно близкий друг, которого я хорошо знаю, и мы постоянно переписываемся.

Как выяснилось, я была единственной, кто регулярно посещал места преступлений и морги. Я воспринимала это как должное: если полиция хочет почерпнуть как можно больше информации с места преступления, мне попросту необходимо попасть туда как можно скорее, пока ничего не успело поменяться, а следовые улики никто не загрязнил. Будучи от природы весьма волевой, я всегда настаивала на своем непосредственном участии от начала и до самого конца, и благодаря этому в итоге обзавелась многочисленными связями в кругах полиции и специалистов в различных областях криминалистики. Полиция редко со мной спорила и обычно прислушивалась ко всем рекомендациям, тем самым оказав значительное содействие развитию судебной экологии. Моим коллегам, как оказалось, никогда не удавалось выстроить подобного рода отношения со следователями, и я подозреваю, что это как минимум отчасти связано с особенностями организации и работы полиции в их странах. Наверное, наши характеры и личные качества тоже вносили свой вклад. Видимо, у меня одной были достаточно крепкие нервы, чтобы выдерживать вид и запах изуродованных трупов на всех мыслимых стадиях разложения. Я всегда рассматривала покойников в качестве ценного источника улик и разработала методики для наиболее эффективного извлечения доказательств из них. Что не менее важно, у меня оказался достаточно сильный характер, чтобы давать отпор враждебно настроенным полицейским и адвокатам, а также справляться с мрачными и назойливыми персонажами в Королевских уголовных судах.