– Что на зоне происходит?

– Какие-то эксперименты проводят. Какие – не знаю. Но наши туда больше не суются.

– Люди с зоны занимаются добычей алмазов?

– Нет. Те речные наносы довольно далеко отсюда. Мы уходим с палатками на все лето. Чаще идешь с родственниками. По одному мало кто ходит, ну и тогда, конечно, на все лето не уйдешь. Собрали партию – один возвращается, продает камни, закупает продукты – и назад. Потом живем на эти деньги весь год.

– Но ведь после того, как образовалась воронка, что-то могло выкинуть на поверхность, – заметила я.

– Это когда метеорит грохнулся? У нас говорили, что начались какие-то радиоактивные выбросы. Поэтому военные так быстро и огородили участок.

– Ну, вообще-то от радиации забором с колючей проволокой не спасешься, – хмыкнула Татьяна.

– Может, какие-то другие выбросы были, которые не распространяются на большие расстояния, – пожал плечами мужичонка. – Химические, например. Я не знаю.

Мы с Татьяной переглянулись. А ведь на самом деле на месте взрыва ракеты могли быть какие-то выбросы… И сразу же после взрыва, и на протяжении какого-то времени после него. То есть огораживание было произведено правильно. И если хотели пресечь распространение инфекции, то тоже правильно.

– А что с бомжами, бичами, гастарбайтерами? – наудачу спросила я.

– Не знаем, – вздохнул мужичонка. – Сами гадаем. Их периодически на зону привозят. Зэков там больше нет. Наших никого близко не подпускают. И все эти типы, которых на зону везут, – не из нашего региона. Наши все здесь, то есть я хотел сказать, что из наших никто не пропадал.

Организаторы не хотят, чтобы до местных дошло, что все-таки происходит на зоне, поняла я. Одиночек здесь практически нет. У всех не только родственники, но и друзья, и знакомые. Все знакомы друг с другом! Даже своих бомжей и бичей знают. Хотя тут, пожалуй, могут быть только бичи. Бомжи – это наше, городское явление. Здесь бродяги. А если человек исчезнет, его начнут искать. Если вернется, его начнут спрашивать, и никакие подписки не помогут! По пьяному делу расскажет. Поэтому местных и не берут.

– Как именно людей привозят на зону? – спросила я.

– Вертолеты регулярно прилетают. Вы еще не слышали.

– Слышали и видели, – сказала Татьяна.

Я кивнула. Но мы просто не подумали, что вертолет летит туда.

– Ну так вот, наши на деревья с биноклями залезали и смотрели, кто выгружается. И грузовики армейские, крытые видели. Они по одному не ездят. Всегда колонной. Так в них и людей возят, и продукты. И охрана всегда мощная.

– А обратно?

Мужичонка развел руками.

Мы поблагодарили его и отправились к тому месту, где нас ждала машина.

Как только мы втроем вошли в гостиницу, администратор выскочила из-за стойки, как молодая козочка, и радостно воскликнула:

– Ой, хоть вы вернулись! А я уже беспокоюсь!

Я вопросительно приподняла брови.

– Так никого из ваших нет!

– Вообще-то мы все сюда по делам приехали, а не для того, чтобы в гостинице сидеть, – заметила я.

– Так со вчерашнего дня никого нет! Вы-то трое хоть ночевали.

– Американец тоже не ночевал?

– В кровать ложился, но когда ушел-то? Неужели американец со второго этажа прыгать бы стал? Как все ваши выходили, моя сестра видела. Она вчера дежурила и всех предупреждала, что ночью в звонок надо звонить. Ключи они все сдали. Вон висят, – тетка мотнула головой на ровный ряд гвоздиков с прибитыми над ними номерами. – Американец не выходил. Ключ его не сдан. Но в номере его нет.

– А если вышел, когда ваша сестра спала?

– Дверь утром была заперта изнутри, как мы всегда запираем. Он же не мог, уходя, запереть дверь изнутри? Вы можете вашим позвонить? Или милицию надо вызывать? Потому что если вызывать, то прямо сейчас, потом все напьются и приехать не смогут.

– А у вас далеко милицейский пост?

– Участковый есть, но он после обеда уже пьяный, да и толку от него никакого. В район надо звонить. Звонить?

– Подождите пока. В любом случае заявление принимают только через три дня после исчезновения человека.

– Это у вас в городе. А у нас сразу тревогу бьют. Мало ли на охоте что случилось? Человеку может срочно требоваться помощь. Хотя, конечно, у нас первым делом родственники с друзьями идут искать… Но если нужна помощь военных, то никто три дня не ждет. Сразу звоним в милицию, они – военным, ну а там уже как получится.

– Но никто из наших друзей на охоту точно не собирался, – заметила я.

Я на самом деле даже примерно не представляла, где они могут находиться. Тетке я сказала, что мы попробуем связаться со всеми, а в случае необходимости обратимся к ней.

– Только давайте побыстрее, пока все не напились! – сказала она нам вдогонку.

– Я есть хочу, – сказал Пашка, заходя в наш с Татьяной номер. Пиво он купил по дороге и теперь наслаждался божественным напитком.

Татьяна объявила, что сходит проверить камушки, и отправилась в туалет. Я ко времени ее возвращения уже звонила Ивану Захаровичу, потому что ни с кем из наших сопровождающих связаться не смогла. Ивану Захаровичу вкратце описала ситуацию (хотя за спутниковый телефон платит он).

– Чего-чего?! – заорал Сухоруков в Питере так, что я, находясь за тысячи километров, отвела руку с трубкой в сторону. – Волдыри с темным кровянистым содержимым? А потом коричневато-черные струпья? И сильный зуд? Это сибирская язва, Юля!

Но мне-то откуда было это знать?!

Сухоруков тем временем объяснял, что сибирскую язву еще называют «углевик», именно благодаря твердой, как бы обгорелой корке, которая образуется на коже. Иван Захарович провел со мной быстрый ликбез, объяснив, что известно три разновидности сибирской язвы – кожная, кишечная и легочная. Наиболее известная среди, так сказать, простого народа – кожная форма, вероятно, благодаря уж слишком ярким и запоминающимся проявлениям. При легочной форме температура поднимается до сорока градусов, быстро развивается пневмония и отек легких. Смерть наступает через два-три дня. При кишечной форме поражается желудочно-кишечный тракт, поднимается температура, начинается рвота, кровавый понос, боли в животе. Смерть наступает через три-четыре дня, причем часто – от сердечной недостаточности. Проще говоря, сердце все это не выдерживает.

– А вылечить-то можно? – спросила я. – Насколько я поняла этого дядьку…

– Большими дозами антибиотиков. Раньше лечили пенициллином внутривенно. Теперь, возможно, еще что-то появилось. Наилучшие шансы на выживание при кожной форме, хотя все это вытерпеть…

Мне почему-то казалось, что сибирская язва должна быть побеждена современной медициной, но Иван Захарович объяснил, что я не права и в мире до сих пор каждый год регистрируется от двадцати пяти до ста тысяч случаев заболевания у людей и примерно миллион у животных. Конечно, по большей части это происходит в Азии, Африке, Южной Америке и Австралии, но и мы, к сожалению, не составляем исключения.