на открывшуюся стену, ожидая увидеть сейф или потайную дверь, ранее невидимую за шкафами. Однако ничего подобного там не было. Инспектор вопросительно посмотрел на оперативника, производившего обыск. А тот с торжествующей улыбкой во весь рот похлопал по стопке толстых книжек, лежащих на столе.

– Это что?

Явно полагая, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, сыскарь раскрыл одну из книг.

– Ух ты! – выдохнул Санъюн.

Внутри была россыпь распечатанных листов, не проклеенных и не скрепленных корешком. Получается, профессор оторвал шесть-семь обложек, вставил внутрь свои материалы и положил среди других книг. Вот уж воистину: хочешь спрятать дерево – спрячь его в лесу. А оперативник – молодец, очень толковый! Да и вся их команда отлично сработала. Инспектор показал им большой палец.

– Все эти документы передайте на юрфак университета Хангук, профессору Ю Сонхуну. Я его предупрежу, он будет в курсе.

Инспектор набрал приятеля и объяснил ситуацию.

– Ну ты и крут! – восхитился тот.

– Дело это конфиденциальное, поэтому, когда разберешься, никому ничего не говори. Ну и по возможности не откладывай в долгий ящик: займись сразу и дай мне знать.

Выйдя наконец из профессорского дома, Санъюн сел в машину и поехал в управление – нужно доложить начальству об открывшихся обстоятельствах и ждать звонка от Сонхуна. Также нужно будет установить, где еще был Чхве Чжинтхэ в день убийства. Возможно, это поможет понять, зачем ему понадобилось убивать жену. Кроме того, до сих пор непонятно, где сейчас находится Чхве Рохи: у группы из службы поиска несовершеннолетних пока больших успехов не было…

Погруженный в эти мысли, Санъюн не обратил внимания на машину, все это время следовавшую за ним.

* * *

Он заметил ее лишь на площади Ынпха, когда на круговом перекрестке дистанция между машинами сократилась. Санъюн посмотрел на часы – было начало двенадцатого ночи. Если дело настолько серьезное, что создается штаб расследования, то полицейские про все забывают: поесть, поспать, то, что есть официальные рабочие часы… Единственное, что они помнят про время, – есть первые трое суток, та самая критическая фаза, когда преступление можно раскрыть по горячим следам. Но если она уже прошла, то ощущение такое, что ты уперся в стену или в отвесный склон, по которому теперь нужно карабкаться, отбросив все остальные мысли.

Свернув с кольца направо, Санъюн заехал в небольшой проулок с односторонним движением: до управления полиции так было короче. В этот момент с противоположной стороны проулка тоже заехала машина и двинулась ему навстречу, хотя там на въезде стоял запрещающий знак – не заметить его было нельзя, но вот все-таки кто-то ухитрился. Дорога здесь была узкая, двум машинам не разъехаться. Санъюну захотелось проучить горе-водителя: пусть это и не автотрасса с интенсивным движением, но правила все равно соблюдать надо. Инспектор посигналил ему раз, другой, на что в той машине включили дальний свет. Он слепил – глаз поднять было невозможно. Полицейский со злости еще пару раз посигналил наглецу, но никакой реакции не последовало.

«Ну, я долго держался, а ты, смотрю, все нарываешься!» Санъюн для разминки похрустел шеей, заглушил мотор и открыл дверь.

Только после этого фары выключились, и из машины вылез водитель – мужчина в надвинутой на глаза кепке, чтобы не было видно лица. До этого его тоже рассмотреть не удалось – тонировка на стеклах была слишком темной.

– Эй, вы что тут вытворяете? Не в курсе, что здесь одностороннее движение? Специально с той стороны знак поставили «Въезд запрещен». Здесь только в моем направлении ехать можно! Сдавайте назад! Сдавайте, говорю!

Пока Санъюн кричал, мужчина неумолимо приближался к нему тяжелым шагом. Между ними осталось всего несколько шагов, а незнакомец все идет и идет, не сбавляя темп – и вот он уже прямо перед носом…

– Эй, ты что?

Прежде чем Санъюн успел хоть что-то сообразить, мужчина резко схватил его за запястья. Чтобы освободиться от захвата, опешивший Санъюн напряг все тело и потянул руку к себе. Со стороны это должно было выглядеть довольно забавно: как сказал бы Чонман, «точно скумбрия на рынке – плавниками дергает и из садка выпрыгивает».

И вот что странно: за свою службу Санъюн неплохо развился физически и среди полицейских считался одним из самых крепких. Но в железной хватке нападавшего он и дернуться не мог. Ощущение было такое, будто его связанного в цемент закатали. Он вырывался изо всех сил, а у державшего его мужика ни один волос на голове не сбился.

– В чем дело?!

Санъюн начал прокручивать в голове, кто мог бы на него напасть. Может, кто-то из тюрьмы вышел, из тех, кого он раньше посадил? Но прежде чем инспектор начал вспоминать их особые приметы, из-под кепки показалось лицо нападавшего – не целиком, верхняя часть скрывалась под козырьком, но нижнюю часть Санъюн увидел. Чтобы разглядеть ее получше, он запрокинул голову и прищурил глаза. Нападавший, одной рукой удерживая оба запястья полицейского, другой приподнял кепку повыше. Увидев лицо мужчины, инспектор удивился настолько, что даже не успел устыдиться того, что с ним справляются одной левой.

– Ким Мёнчж…

– Простите, офицер.

Еще до того, как Санъюн произнес его имя, Мёнчжун ребром правой ладони резко рубанул детектива по шее. Полицейский обмяк. Чтобы он не упал, Мёнчжун подхватил его под мышки. Задняя дверь машины, блокирующей проезд, открылась, и из нее вышла Рохи.

– Грузи!

* * *

«Никто в полиции не поверит ни малолетке, потерявшей память, ни тем более ее похитителю…» Мёнчжуну нечего было возразить на эти слова. А у Рохи глаза засветились подозрительными блеском – она явно что-то задумала. Где-то спустя час они припарковали арендованную машину в окрестностях профессорского дома, залегли в укромном месте и стали наблюдать за передислокацией войск противника – точнее, за перемещениями сотрудников полиции.

– Нужен кто-то из них: любой, кто занимается похищением. Захватим его в плен и поговорим в такой обстановке, где у него не оставалось бы другого выбора, кроме как нас выслушать. Опыт у тебя есть, так что в этот раз ты тоже справишься.

– Да ты знаешь, что бывает за похищение полицейского?! Нам объявят войну!

– И все равно придется.

Мёнчжун поначалу наотрез отказывался, говорил: «Ни за что!», но красноречием он никогда не отличался и переубедить Рохи не смог, поэтому все закончилось тем, что сейчас они вместе лежали в засаде. Опять же, если разобраться, по сути, она права. Ну, допустим, сдался бы он – и что? Россказни его никто и слушать не стал бы – без лишних слов