мнимо, совершенным творением»[490]. Впоследствии, размышляя над триадологической проблематикой в своем опровержении трактата св. Амвросия Медиоланского «De Fide», Палладий воспроизведет это послание Ария по памяти, причем довольно приблизительно по отношению к оригиналу.

Однако, эти воспоминания Палладия несомненно отражают внутреннюю логику омийского богословия, осужденного в Аквилее. Данная логика предполагает примитивный монотеизм, воспринимающий исключительно личность Отца как личность божественную, низводящий при этом Сына на положение «полубога», сотворенного Единым Истинным Абсолютным Богом. В воспоминании Палладия текст послания Ария предстанет в следующем виде: «Credo in unum solum uerum Deum, auctorem omnium, solum ingenitum, solum sempiternum Deum, solum sapientem Deum, solum Deum bonum, solum inmorthalem, solum inuisibilem Deum, solum unigeniti Patrem»[491] («Верую в Единого Истинного Бога, Творца всех, Единого Нерожденного, Единого Предвечного Бога, Единого Мудрого Бога, Единого Бога Благого, Единого Бессмертного, Единого Невидимого Бога, Единого Отца единородного Сына»).

Подобный примитивизм, не характерный для Ария и омиев середины IV столетия, конечно же явился следствием более существенной трансформации в среде балканских епископов, последовавших в 50-е годы за епископами Урсакием Сингидунским и Валентом Мурсийским. Неслучайно знаменитая четвертая сирмийская формула, запретившая рассматривать отношение Отца и Сына при помощи понятий οὐσία (essentia) и ὑπόστασις (substantia), представленных никейским богословием единосущия, исходила из того, что Сын Божий, являясь только лишь порождением Отца, все-таки неразрывно связан с Отцом через подобие Ему во всем – per omnia (κατὰ πάντα)[492]. Несомненно, что мировоззрение Палладия и Секундиана изначально базировалось на аргументах, характерных как для веры, изложенной в ἔκθεσις μακρόστιχος 40-х гг., так и отчасти для вероучения четвертой сирмийской формулы, а точнее для вероопределений Ариминского Собора 359 г., доставшихся им в наследство от Урсакия и Валента, хотя, как явствует из приведенного выше воспоминания Палладия о послании Ария, а точнее, из внутренней логики этого воспоминания, его омийские богословские взгляды, в отличие, по-видимому, от воззрений Секундиана, были склонны эволюционировать в сторону более радикального субординатизма. Данная тенденция, вероятно, отражает общее направление развития богословской мысли балканских и в целом западных ариан второй половины IV столетия.

Ярчайшим примером примером воплощения данной тенденции служит арианство, проявившее себя в ту же эпоху в качестве вновь открытой христианской истины язычникам-готам, в мировоззрении знаменитого готского просветителя епископа Ульфилы, сформировавшегося в среде именно балканского омийства и оказавшего на него определяющее влияние. Как уже отмечалось, в богословии Ульфилы первоначальная омийская доктрина приобрела более резкие субординатические черты при характеристике отношений Отца и Сына, а также Святого Духа, чем выражения четвертой сирмийской формулы и Ариминского Собора, касавшегося данной темы. Как верно охарактеризовал богословскую сущность ульфилианства М. Симонетти, ариане, принадлежавшие к школе Ульфилы, различали во Христе божественную природу и человеческую природу, и утверждали, что Он был видим и в тоже время страдал с человеческой природой. Однако в том, что Христос воплотился и вступил и контакт с миром, последователи Ульфилы видели признак неполноценности по сравнению с Отцом, остававшимся абсолютным и трансцендентным. «Тем самым, косвенным образом Божественность Христа подвергалась умалению по причине обладания смертной и страдающей плотью»[493]. Исповедание веры Ульфилы, приведенное в V в. арианским епископом Максимином в его толковании деяний Аквилейского Собора, поражает своим восприятием Лиц Троицы в качестве нисходящих по значению ступеней Божества.

Исповедание гласило: «Ego Ulfila episkopus et confessor semper sic credidi et in hac fide sola et uera transitum facio ad dominum meum. Credo unum esse Deum Patrem, solum ingenitum et inuisiuilem, et in unigenitum Filium eius, dominum et deum nostrum, opificem et factorem uniuerse creature, non habentem similem suum, – ideo unus est omnium Deus Pater, qui et dei nostri est Deus, – et unum Spiritum Sanctum, uirtutem inluminantem et sanctificantem, ut ait Cristus post resurrectionem ad apostolos suos: Ecce ego mitto promissum Patris mei in uobis, uos autem sedete in ciuitatem Hierusalem quoadusque induamini uirtutem ab alto, item et: Accipietis uirtutem superuenientem in uos Sancto Spiritu, nec Deum nec deum nostrum, sed ministrum Cristi, subditum et oboedientem in omnibus Filio, et Filium subditum et oboedientem et in omnibus Deo Patrique suo… per Cristum eius in Spiritu Sancto ordinauit»[494] («Я Ульфила епископ и исповедник всегда так верил и в этой единственной и истинной вере я совершаю переход к господу моему. Я верю, что есть один Бог Отец, Единый нерожденный и невидимый, и верю в единородного Сына его, господа и бога нашего, делателя и творца всего творения, не имеющего подобия себе, – поэтому есть один Бог Отец всех, который и Бог бога нашего, – и верю в одного Духа Святого, светящую и освящающую добродетель, как сказал Христос после воскресения своим апостолам: Вот я посылаю обетование Отца моего на вас; вы же оставайтесь в городе Иерусалиме, доколе не облечетесь силою свыше (Лк. 24:49), и также: Приимите силу, нашедшую на вас от Святого Духа (Деян. 1:8)[495]. Он не Бог и не бог наш, но слуга Христа, подчиненный и послушный во всем Сыну, а Сын подчинен и послушен во всем Богу и Отцу своему… [Отец] установил через Христа его в Духе Святом»).

Поразительно, насколько Ульфила – как известно, впервые осуществивший во многом калькированный перевод Священного Писания на готский язык при помощи созданной им готской письменности – буквально и утрированно, вне всяких попыток философского анализа текста, а также вне всякой апелляции к церковной экзегетической традиции воспринимал места из Евангелия, трактующие отношения Лиц Троицы. Для Ульфилы Христос предстает не как Богочеловек, соединивший в воплощении через вочеловечение Божество и человеческую природу, что сугубо подчеркивал никео-константинопольский Символ Веры в словах «καὶ σαρκωθέντα ἐκ Πνεύματος ἁγίου καὶ Μαρίας τῆς Παρθένου καὶ ἐνανθρωπήσαντα» (et incarnatus est de Spiritu Sancto ex Maria Virgine et Homo Factus est), и даже не как «подобный во всем» Отцу Христос – совершенное творение четвертой сирмийской формулы. Для Ульфилы Христос является по факту своего рождения служебным божеством «с маленькой буквы», в качестве лишь инструмента Бога и Отца приводящим людей к Нему. Именно так Ульфила был склонен вульгаризировать глубочайшие слова св. апостола Павла, сказанные им в первом послании к коринфянам и подчеркивавшие значение победы, дарованной христианам Богом именно через причастность христиан ко Христу как через единственное средство соединения с Богом, приобщения человека к Тайне Триипостасного Единства, несмотря на то, что в готской Библии данная фраза предстает в аутентичном виде, практически дословно вопроизводя оригинальный текст. (Интересно сравнить: «Deo autem gratias, qui dedit nobis victoriam per Dominum nostrum Iesum Christum» (I Кор. 15:57);