из ступора. Ее взгляд все еще был прикован к русалке, но она лишь крепче сжала нож. Девушка досчитала до трех и вонзила нож в руку, которой русалка держалась за берег. Та взвыла от боли и запрокинула голову, направляя свой крик к небу. Ее белые волосы упали с плеч, обнажив цепочку с серебряной пластиной на шее. На пластине были выгравированы волны.

Водный элемент.

Борн солгал. Он не нашел часть ключа.

Лорелея выдернула у русалки вторую руку и ударила ножом по ожерелью. Цепочка лопнула, когда Лорелея дернула ее, и девушка повалилась назад. Русалка зашипела и попыталась вцепиться ей в лодыжку, но Лорелея стремительно отползла подальше. Когда она обернулась, русалки уже не было. Она исчезла вместе с ножом Кейна. Лорелея быстро спрятала ключ в карман и повернулась к своему капитану.

– Кейн, – позвала Лорелея, склонившись, чтобы видеть его лицо. Он сфокусировал зрение на ней и моргнул. – Нам нужно покинуть пляж.

– Рода? – раздался хрип Кейна.

– Она скоро вернется сюда. Нам нужно идти, – она снова перевернула его на спину и схватила за руку, чтобы помочь подняться. Он сел и застонал от боли.

– Мои ребра, – простонал Кейн, вздрогнув. – Должно быть, они сломаны.

– Я могла бы извиниться, но вообще-то это спасло тебе жизнь.

Когда он поднялся, Лорелея встала с ним рядом. Когда она нырнула ему под руку, чтобы поддержать, он усмехнулся и произнес:

– Моя героиня.

Глава 27

Цилла

Перекрестие Костей

Поздний Красновей

Цилла полагала, что до места назначения в сердце джунглей Флинн живым не доберется. Он шел впереди с компасом в руке, время от времени оглядываясь и демонстрируя самодовольную улыбку. Если он продолжит смотреть на нее так, Цилла даже не почувствует себя виноватой за его безвременную кончину.

В то утро, перед тем как группа разделилась, Цилла умоляла Нару поменяться с ней местами. По крайне мере, Ариус в Цилле влечения не пробуждал. Но Нара лишь посмотрела на нее свысока и велела противостоять своим демонам.

– Если ты продолжишь пялиться на меня, – предупредила Цилла Флинна, – я срежу твою усмешку с лица.

Она предпочла бы оказаться в другом месте и с другим человеком. Находясь рядом с ним, она не доверяла самой себе. Флинн притворился обиженным и схватился за грудь, повернувшись к ней.

– И ты этим ртом маму целуешь? – едва слова сорвались с его языка, улыбка исчезла. – Прости. Я не хотел…

– Ты когда-нибудь думаешь перед тем, как спороть очередную чушь? – спросила Цилла, проходя мимо. Она вытащила из рюкзака свой компас, не желая следовать за ним дальше.

– Прости, – повторил Флинн, догоняя ее. – Я забыл. Как тебе удается держаться после ее смерти?

Цилла сглотнула и взглянула на стрелку компаса. Она будет смотреть куда угодно, только не на него.

– Тебе какая разница?

– Потому что я понимаю, как это тяжело – потерять мать, – голос Флинна прозвучал тепло, он редко пользовался таким тоном, нежным и мягким, как бархат.

– Тогда зачем шутил?

– Потому что это вроде как моя специальность, – Флинн пошел рядом с ней. – Я все время шучу. Знаю, ответ так себе. Но я правда не хотел тебя обидеть. Честно.

Цилла не сводила глаз с тропы впереди.

– Не могу понять тебя. И не уверена, что когда-нибудь пойму. Нельзя шутить надо всем подряд.

– Но у меня же получается, – он мгновение помолчал. – Это помогает мне скрывать боль.

Самые искренние слова, которые она слышала от Флинна.

Хотелось бы Цилле с такой же легкостью посмеяться над болью, заполнившей ее сердце.

– Боль необходима. Если ты не познаешь боль, то никогда не узнаешь, что такое истинное счастье. Воспринимай каждый день, как новый холст – белоснежный и чистый. Невозможно все время окрашивать его в желтый цвет, ни разу не использовав серого.

– А что на счет тебя? – Флинн подошел ближе, его рука почти касалась руки Циллы. – Сколько дней ты окрашиваешь желтым? Ты используешь слишком много серого. Может быть, нужно чуть чаще прибегать к светлым тонам?

– Мы же сейчас не обо мне, верно?

Споры. Это им удавалось лучше всего.

– Но…

– Кажется, я наконец-то тебя поняла, – оборвала его Цилла. – Ты закрашиваешь свои чувства, слой за слоем. Если мир их не видит, значит, их нет. Потому что у Флинна Ганнисона нет чувств, и мир должен видеть его именно таким. Думаю, твой корабль нужно переименовать во что-то более мужественное. Как на счет «Мужицкий Мужик»?

– Все не так, – пальцы Флинна коснулись ее. Возможно, случайно.

– Тогда от чего ты прячешься? – скорее всего, он не ответит прямо. Это было бы в его стиле – уклониться от ответа.

– От всего вместе, – Флинн пнул камень, встретившийся на пути. – От боли. От страха.

– От страха? – Цилла была потрясена, что он по привычке не исказил ее слова. – Ты капитан «Анафины» и самый уверенный в себе мужчина из всех, с которыми я знакома.

Флинн некоторое время не отвечал. Подбирал слова или думал, как соврать.

– От страха за свою мать.

– Мать? – Цилла взглянула на него. Прядь волос песчаного цвета падала на правую сторону лица, скрывая глаза. Она продолжила, все еще разглядывая его. – Она больна? – Воспоминания о собственной хрупкой и болезненной матери сжали ее сердце в тиски.

– Нет, – ответил он.

– Тогда почему ты боишься за нее?

Он глубоко вздохнул и ответил.

– Она пленница в Инцендии.

– Пленница? – голос прозвучал более резко, чем она хотела бы. – Но почему?

– Моя мать была на борту «Анафины», когда нас атаковал инцендианский флот, – Флинн сжал кулак так сильно, что костяшки пальцев побелели. – Мы не вторгались на их территорию, не совершили никакого преступления. Я как раз вез маму обратно в Равану, но они захватили нас и забрали ее, когда я отказался выдавать местоположение остальных капитанов. Они забрали ее, но предложили сделку: безопасное возвращение в обмен на информацию о капитанах нашего флота.

Цилла поняла – сделка. Инцендианские дураки решили, видмо, что с ней будет легко разделаться только потому, что она молодая женщина, а когда речь заходила о Флинне, из нее можно было вить веревки. Она помнила ту ночь, будто все случилось несколько часов назад. Улыбка Флинна, пока он наблюдал за ней в таверне. Сладкий привкус рома на его языке. Обжигающие прикосновения его пальцев к коже, когда он вел ее к себе. После того, как она так долго сопротивлялась его притяжению, тот момент стал целым миром для нее. Хотя, на самом деле, его прикосновения не должны были