Она помнила сброшенную одежду и горячие поцелуи, когда они наконец скрылись в его комнате в гостинице. Острую, но восхитительную боль, когда он прикусил ее нижнюю губу. Прикосновения рук, ощущаемые каждым дюймом ее тела. Он сделал ее богиней, которой поклонялся лишь он один. Когда потом она выдохнула, прижавшись к его груди, он словно вдохнул ее. Эйфория. Единственное слово, способное описать случившееся.

Но, как и каждый раз, когда она вызывала в памяти события той ночи, за ней явились темные силуэты и растоптали ее счастье, смели, как лесной пожар, оставив ее одну на пепелище. Цилла вспомнила, как их грубые руки царапали кожу. Простыня, которую бросили ей, чтобы прикрыть обнаженное тело, будто удар хлыстом. Ледяные укусы кандалов на ее лодыжках и запястьях.

Если даже Флинн что-то и говорил или делал во время задержания, то возмущенных криков она не слышала. В тот момент она ненавидела его больше всего на свете – больше, чем Инцендию, больше, чем любую боль, даже больше, чем саму смерть, унесшую ее мать несколько лун назад. Но теперь, когда она смотрела на него, на его волосы, которые отросли с той ночи, в его глаза, таившие в себе гораздо больше, чем она предполагала, ее ненависть исчезла.

Поступила бы она так же, если бы это означало спасение ее собственной матери?

Без сомнений.

– Твое предательство… – Цилла попыталась выразить словами то, что чувствует, но это оказалось невозможно. Как ненадежные слова могли описать ураган эмоций, бушевавший внутри?

– Я никогда не предавал тебя, – сказал Флинн так тихо, что слова были едва слышны.

– Флинн, незачем больше лгать. Думаю, я понимаю, почему…

– Нет, – голос Флинна прозвучал низко, во взгляде появилась твердость. – Я никогда тебя не предавал. Я знал, что ты не поверишь мне. В конце концов, с чего бы мне верить? Я понимаю, как все выглядело. Но я позволил инцендианскому флоту забрать свою мать, чтобы не предавать свое родное королевство, чтобы не расставаться с тобой!

– Что? – Цилла была так уверена в его виновности. Все размышления приводили к одному и тому же выводу. Как она могла так ошибиться? – Почему ты мне раньше не рассказал?

– Я пытался, но ты не слушала, – затем он заговорил мягче, будто раскрывая ей секрет. – Знаешь ли, я сражался за тебя.

– Что ты делал?

– Сражался за тебя после того, как они утащили тебя той ночью. Я пытался вырваться из комнаты, но получил по голове прежде, чем успел добраться до двери, – он переминался с ноги на ногу, избегая зрительного контакта с Циллой. – Я слишком поздно начал действовать, чтобы что-то изменить. Но мне кажется, тебе стоит узнать об этом.

– Но в тот день ты был в толпе зрителей, – возразила Цилла, пытаясь разобраться. – Ты улыбался, когда меня пытались повесить.

– Когда до меня дошли вести, что Девы не вытащили тебя из тюрьмы, я понял, что Рода будет ждать, пока ты не окажешься на открытом пространстве. Я наблюдал за дверьми форта, за стенами. Конечно же, они пришли. У меня все было подготовлено для твоего спасения на случай, если они не явятся. Веришь? Ты простишь меня за то, что я позволил им забрать тебя у меня?

Глубоко вздохнув, она слегка сжала его руку и осмелилась взглянуть в глаза. Она утонула бы в его глазах цвета морской волны, но слова удержали ее на плаву.

– Мне нечего прощать.

Он улыбнулся, дав ей повод раскрасить наконец свой холст желтым, а не серым. Исключением оставались укромные далекие уголки разума, в которых продолжали роиться мысли. Если не Флинн продал ее Инцендии, то кто?

Чем ближе к центру острова они продвигались, тем выше становились деревья. Цилле приходилось держаться ближе к Флинну, пока они петляли по лабиринту из стволов и лиан. Еще одна часть ключа была уже близко, Цилла знала это, но ей было сложно сосредоточиться на поиске, потому что все мысли заняты Флинном. Она никогда не считала себя романтичной. Не думала, что будет страстно желать кого-то, особенно такого как Флинн, но ее взгляд все время возвращался к нему. Пока он прокладывал путь сквозь джунгли, сбросив кожаный жилет, мускулы двигались под тонкой кремовой рубашкой. Волосы связаны на затылке, по шее катятся капельки пота. Его красота гипнотизировала, но она смотрела не потому, что была вынуждена. Ей хотелось смотреть, как бы глупо это ни звучало.

– Уверен, мы уже близко, – бросил Флинн через плечо. – Сколько шагов осталось?

– Я сбилась со счета, – пробормотала Цилла, надеясь, что он не расслышит.

– Говори громче, любовь моя, – Флинн полоснул мечом по кусту. – Я не слышу.

– Я сказала, что сбилась со счета.

Флинн остановился и обернулся, смеясь.

– Сбилась со счета? Но ты же взялась следить за нашим движением по карте, пока я жизнь положил на борьбу с этими кустами.

– Я немного отвлеклась, – и она никогда не сказала бы, на что. Скорее бы предпочла умереть. Поэтому она быстро увела разговор в сторону. – Обычно Рода следопыт. Она ас в картах.

– Как думаешь, чем она сейчас занимается? – улыбка исчезла с лица Циллы. – Долго она будет злиться на тебя?

Цилла вздохнула. Она понятия не имела, что задумала Рода, но ей не нравилось, что все ополчились против нее.

– Со мной и Родой все будет в порядке. Не бери в голову проблемы моей команды. Волнуйся о своей, об Ариусе, например. Ему лучше не обижать Нару, иначе я ему лицо раскурочу.

– Нара взрослая девочка, – возразил Флинн. – Она прекрасно знает, как с ним обращаться.

– Нет, не знает. Она всегда видит в людях лучшее. Она впечатлительная, добрая и верная. Не такая, как Ариус.

– Если она всегда видит в людях лучшее, то почему она не может сказать ничего хорошего о Роде? – Флинн прислонился к стволу ближайшего дерева и скрестил руки на груди. Цилла стала думать, что злить ее было для него игрой. Каков же приз, если он выиграет?

– Рода не обязана ей нравиться. Никто из вас ничего о ней не знает. Она моя сестра. Она все, что осталось от моей семьи. Теперь продолжишь расчищать путь или мне заняться этим?

Глаза Флинна мерцали, казалось, он пытался заглянуть ей в душу, но она не позволила ему пробиться сквозь хмурый вид.

– Знаешь, Цилла, – сказал он мелодичным голосом. – Тебе стоило бы снять повязку. – Внезапная смена темы застала ее врасплох. Возможно, в ее броне нашлась трещина, и Флинн догадался, что ей неловко обсуждать