накрыла тьма. Я выдохнул и стал ждать, сжимая короткий кинжал до скрежета в пальцах. Потому что все это мне уже начинало надоедать.

Ждал долго, сердце колотилось, а внутри — словно все заснуло. Пальцы на ногах начали свой нескончаемый танец. «Да не буду же я… это невозможно же…». Я устал, устал уже перехватывать рукоятку кинжала, руки вспотели. «Никто… не… будет… смеяться надо мной».

По плитке зашуршали невинные шаги. Я весь напрягся. Еще сильнее. «Нападать надо сзади. Черт, так не делают! Да, нечестно, но зато эффективно. Ему… не будет больно. Ведь так? Человек может не почувствовать нож в лопатке. Мать твою, что я делаю!?».

Показалась красная мантия, я готов был выступать. Ничего не подозревающий человек, ссутулившись перебирал ногами. Я сжал клинок. «Черт! Что, если я неправильно понял текст?» Эта мысль на мгновение согрела меня. «Неподкрепленное жизнью желание — ничто. Жизнь протекает в людских оболочках. Этот меч прокладывает жизненные тропы. Но чтобы река текла, нужно начало — первая капля. Капля врага твоего. Жизненная сила врага твоего. Укради жизнь чужую, и желание станет всем» Я медлил.

«Станет всем» — эта мысль остановила меня, и я так и остался стоять, трястись, в этом темном сыром коконе. Как тот скелет, пожираемый адским пауком. Сердце, как тысячи кузнецов, отбивало ритм.

Первый прошел мимо.

«Повезло тебе, парень… Только не иди сюда обратно! О-о, черт!». Не успел я прошептать это, как послышались новые шаги.

«Пусть лучше убьют меня!» — не выдержал я. Рука онемела. По лбу потекли капли пота. В коконе было душно и влажно, воздух сюда никогда не проникал. В лицо ударила струя воздуха — запах человечины.

Остальное произошло слишком быстро. Поворот вправо, поворот влево. Красный плащ. Совсем близко. «Куда бить?». Я ударил куда-то. Вдавил клинок глубже и вдавливал, вдавливал, вдавливал его, раз за разом. По пальцам полилась белая кровь. Вытащил. Резким движением рассек артерию. Из щели, как мед, вытекала кровь. Тело обмякло.

«Какой тяжелый!». Я обхватил красный сверток, а нож упал на пол.

Плащ плохо, очень плохо впитывал образовавшиеся озерка крови, но всяко лучше, чем ничего. Я не смотрел на это, так, наблюдал со стороны. Может, боялся, может, было стыдно. «Пусть Виктория подавится этим мечом! Если она не заплатит обещанную сумму…». По ногам прошли судороги.

Почерневший плащ покрыл собой шляпки грибов, и по ним потекли слезы. Я спустился по лестнице на самое дно. «На самое дно». Одиночество душило меня обеими руками. Но тогда… я чувствовал себя совсем покинутым. Изгоем. «Я вроде всегда таким был». И стремился к этому. Мне казалось, что меня украли. Вот я был, и вот меня нет. Как та ваза Лорда Рэндолла, как розовая ваза Рамиреса. Я чувствовал, что также был украден, как и эти вещи.

Я дотащил тело до постамента. Отдышался. Положил тело на протертые углубления. Отдышался. Без лишних слов чиркнул кинжалом по руке человека. Аккуратно подставил его безвольную руку под канал. Задохнулся. Закапали черные капли. Кап-кап-кап. Я ждал, а когда моргнул, желтоватое свечение вокруг Меча потухло. Просто испарилось, как утренний туман. Что означало, что я своего добился. Мне перехватило дыхание.

«Кровь врага дала, что я хотел».

Я откинул в сторону свой испачканный кинжал и подошел ближе. Меч Константина. Он теперь стал моим. Как же он переливается и…! «Какой же он холодный!».

Завихренная гарда. Горящий пламенем рубин в набалдашнике. Теперь я понимал, почему клиент Виктории захотел в свою коллекцию именно такой меч. Его не продают. Его не отдают без боя. Он достается только кровью.

«Поистине уникальная вещь, достойная меня!»

Я рассматривал свой подарок, как вдруг в голову ударил сигнал, что пора убираться. По постаменту стекали алые ручьи, застилая древний текст. Он то и дело мелькал, показывался и исчезал. «Когда-то и тебя проглотит время», — прошептал я и отшатнулся.

Смех в голове утих, и мне и казалось, что со мной произошло за последние пару часов было театральной постановкой, а я в нем — главным действующим лицом.

14

Помню черные тучи, которые грозно накатывали на город. Дождь не шел. Его как будто задушили две большие черные руки. Но в каждой пылинке чувствовалось, что-то вот-вот начнется. Ветер сдувал меня с брусчатки, но я тащился, ни на что не обращая внимания. На меня тоже никто не обращал внимания, как всегда.

Я добрался до дома. Отпер дверь.

«Теперь я в безопасности», — подумал я в полном смятении и безразличии.

Как только спина коснулась мягкой поверхности кровати, я провалился в сон. Обычно, когда я засыпаю, мне вспоминаются последние события, яркие моменты, знаете. В тот раз я провалился в черную пропасть. «Ничего не было — это был всего лишь плохой сон», — даже такая мысль успокаивающе всплыла на поверхность. «Да, да — это был всего лишь сон». Комната потеряла свои привычные формы, становилось душно — как перед грозой. Я лежал на кровати, плотно уткнувшись в одеяло. Все вокруг как будто замерло — мне было даже приятней. В этом молчании я мог спокойно уснуть, не думаю ни о чем.

Сбоку раздался приглушенный женский голос: «Гаррэт, это я!».

Виктория. Умнее остальных. Она понимала, что на стук я бы не ответил. Но голос… По оконным ставням текли реки. Капли стучали по крыше. Я открыл глаза, нее веря тому, что услышал. «Это плохой сон», — вновь повторил я и сомкнул глаза, но дух девушки уже витал в комнате. Я не мог ничего ни сделать.

На пороге и вправду показалась Виктория. Лицо сосредоточенное и как бы отстраненное. Когда я снял задвижку с двери, она лишь украдкой глянула на меня, и сказала: «Гаррэт, одевайся. Нам пора идти».

Без лишних слов я натянул на себя собственную оболочку, плащ, и отправился под дождь, месить глину.

Виктория шла молча, закрытая от меня капюшоном. На улице остались еще чудаки, которые жались под чужими крышами. Они грустили и вспоминали лето. А мы, тем временем миновали Стоунмаркет и вышли на мост к Нижнему городу. Как же ужасно выглядел бывший рынок: огромный забор закрыл его от всего города, и горы песка растекались при каждом порыве ветра.

Виктория закрыла за мной дверь. Я сразу почувствовал знакомый запах. «Где еще я его мог учуять?». Кажется, Виктория забыла сообщить мне, что наш разговор не будет приватным. Развалившись на диване, сидел пожилой человек. Как только дверь хлопнула, он поднялся и протянул мне руку. Почему бы мне было ее не пожать? Не