Государство прибегало и к более практичным методам поощрения женщин. Помимо встреч с высокопоставленными чиновниками и фотографий на плакатах и в газетах, такие женщины получали право на дефицитные товары: качественное жилье и мебель, швейные машины, ситцевые платья, приличную обувь и бесплатный отдых в специальных санаториях. М. К. Разина рассказывала, что, пройдя испытания в 1934 году, стала дояркой первого разряда и теперь живет хорошо: имеет отдельную квартиру с электричеством, патефон и радиоприемник [там же: 339]. Как в преимущественно мужских профессиях вроде тракториста, так и, гораздо чаще, в преимущественно женских, таких как доярка, примерные работницы вроде Ангелиной и Разиной становились олицетворением новой эры в деревне, яркими символами успеха сталинской революции и ее уверенного курса на поддержку женщин.

Однако у подавляющего большинства сельских женщин не было ни приличного жилья, ни качественной мебели, ни ситцевых платьев. Деревенские жители не имели доступа даже к самым основным потребительским товарам, например мылу или обуви. Большинство едва сводило концы с концами. К концу 1930-х годов женщины составляли бо́льшую часть крестьян, работавших в колхозах, а миллионы мужчин бежали в город в поисках лучшей доли. Вместо модернизации колхозники в основном получили эксплуатацию. Власть присваивала зерно, выращенное крестьянами, платила им за него сущие гроши или не платила вовсе и почти ничего не оставляла для их собственного пропитания. В 1932–1933 годах, когда часть СССР охватил искусственно созданный голод, миллионы людей умерли от него и связанных с ним болезней. Сельскохозяйственный труд оставался в значительной мере ручным и в непропорциональной степени женским. Составляя примерно 58 % работников колхозов, женщины выполняли две трети изнурительных колхозных работ. Господствовало жесткое разделение труда по гендерному признаку. Местные власти препятствовали доступу женщин к нетрадиционным видам занятий; односельчане ругали, а иногда и преследовали женщин, которые становились ударницами или стахановками[204].

В 1930-е годы государство не выполнило своих обещаний улучшить доступ к здравоохранению и охране материнства, а также к учреждениям, призванным освободить крестьянок от бремени домашней работы, хотя и предприняло некоторые шаги в этом направлении. К 1939 году во всем СССР насчитывалось всего 7000 больниц, 7503 родильных дома, 14 300 поликлиник и 26 000 фельдшеров, обслуживавших сельское население численностью более 114 400 000 человек[205]. Хотя это количество и представляло собой немалый прогресс по сравнению с предыдущим десятилетием, все же это по-прежнему была капля в море. Единственно доступной медицинской помощью, особенно в маленьких и удаленных деревнях, оставались народные целители и народные средства. Сеть сельских детских садов, которые должны были освободить женщин от заботы о детях, далеко не выполняла задач, поставленных пятилетним планом. Бремя домашней работы ложилось, как всегда, на плечи женщин, причем при отсутствии самых элементарных удобств: водопровода, сантехники в доме, электричества. Женщины же брали на себя и основную часть ухода за приусадебным участком, с которого кормилось большинство семей. В результате рабочий день у женщин длился намного дольше, чем у мужчин. Однако при этом женский труд ценился ниже мужского, потому что считался в основном неквалифицированным и потому что его вклад в коллективное производство был меньше. И в любом случае, как ни воспевали новую независимую колхозницу с ее самостоятельным заработком, заработная плата колхозников, если ее вообще выплачивали, шла обычно в семью, а не поступала в чье-то личное распоряжение.

Первоначально лишь незначительное меньшинство сельских женщин воспользовалось возможностью повысить квалификацию или выдвинуться на руководящие должности. Такие возможности, безусловно, существовали. В 1930-е годы власти активно стремились увеличить представительство сельских женщин на административных должностях и в нетрадиционных для них профессиях. В результате число женщин на профессиональных должностях, требующих специальной подготовки, таких как бухгалтеры, счетоводы и агрономы, значительно выросло. Тем не менее к концу 1930-х годов лишь незначительная часть женщин занимала административные должности в колхозах или председательствовала в сельских советах. Продвижению сельских женщин препятствовали многие факторы: загруженность работой, противодействие родственников, а возможно, и собственное нежелание менять образ жизни. Женщине, занимавшей в 1930-е годы руководящую должность — например, председательнице колхоза или сельсовета, — приходилось проявлять необычайную твердость. Она сталкивалась с враждебным отношением односельчан, которые могли распространять сплетни о ее сексуальной жизни или о протекции, которую она якобы оказывала родственникам-мужчинам. Следующее поколение женщин, более свободное от бремени семьи и, вероятно, от традиционных ожиданий, оказалось более готовым к переменам: в середине и конце 1930-х годов сельские женщины составляли более 30 % всех студентов, обучавшихся в высших сельскохозяйственных учебных заведениях[206]. Многие при первой же возможности уезжали в город насовсем — при поддержке родителей, потерявших надежду на достойное будущее в деревне.

Индустриализация, женщины и гендер

Индустриализация оказала на женщин столь же неоднозначное воздействие. Во время первой пятилетки руководство полностью отказалось от курса на женскую эмансипацию как самоцель. В декабре 1928 года правительство сняло с должностей всех женщин-организаторов в профсоюзах, тем самым отменив все меры, предпринимавшиеся для обучения, продвижения и защиты работниц в цехах. 5 января 1930 года и сам Женотдел был упразднен, а вместе с ним прекратилась пропагандистская деятельность в пользу женщин и «женских вопросов» в партийных кругах. Женщины в других официальных органах пытались, но не могли восполнить этот пробел. Отсутствие стабильной защиты женских интересов давало руководству свободу использовать женскую рабочую силу по собственному усмотрению и с наименьшими затратами.

Сначала медленно, а затем с головокружительной скоростью индустриализация побудила женщин заниматься новыми профессиями и открыла ворота промышленных предприятий для женщин, которым в 1920-е годы запрещали работать в цехах. Жены и дочери рабочих оказались особенно привлекательными в качестве новой рабочей силы. Поскольку они уже жили в городе или фабричном поселке, их наем не требовал дополнительных расходов на жилье или расширения городской сферы услуг, которые понадобились бы приезжим крестьянкам. По словам тогдашних экономистов, хотя использование женщин всегда было связано с большими расходами на детские сады и прочее, эти расходы значительно компенсировались экономией на жилье. Использование женщин помогало обеспечить наличие постоянной рабочей силы на фабриках[207]. Такой утилитарный язык (обратите внимание на повторяющееся «использование женщин») никак не сочетался с заявленной целью женской эмансипации. Так же далека от нее была и мотивация многих женщин, впервые влившихся в ряды рабочей силы в 1930-е годы. Они искали работу по самой прозаической причине: инфляция, поднявшая цены на продукты, привела к тому, что заработков мужа, отца или брата просто не хватало, чтобы обеспечить еду на столе.

Несмотря на все декларации обратного, индустриализация не предоставила женщинам равных возможностей. В течение первой пятилетки увеличилась доля женщин во всех отраслях промышленности, включая такие как химическая, металлургическая и горнодобывающая,