где традиционно доминировали мужчины. После того как производство было механизировано, отсутствие навыков и образования у женщин было уже не таким серьезным препятствием для их найма, что позволило государству нанимать женщин вместо мужчин, а мужчин направить туда, где они были нужнее. Старые линии гендерной сегрегации стерлись, однако вместо них появились новые. Планировщики определяли отрасли и секторы экономики, которые считали наиболее подходящими для женского труда, и тем самым перераспределяли рабочую силу сверху. Целые отрасли экономики, включая хлопок, лен, шерсть и швейное производство, а также низшие и средние должности «белых воротничков» и обслуживающего персонала стали считаться «женскими». Некоторые должности — в том числе стенографистки, секретарши, парикмахеры, поварихи, прачки и фармацевты — были зарезервированы исключительно для женщин[208].

Враждебное отношение к женщинам в цехах не исчезало. Там, где женщины заменили мужчин, реорганизация рабочей силы даже усугубила проблему. Руководители цехов не хотели обучать женщин и назначать их на должности, которые раньше занимали мужчины. Женщин нанимали и тут же лишали их возможности выполнять свою работу. Руководство отказывалось продвигать их даже в таких отраслях, как текстильная промышленность, где женщины преобладали. Работники-мужчины тоже держались по-прежнему враждебно. Защищая свои рабочие и мужские привилегии, они яростно восставали против попыток подорвать их власть над трудовым процессом, поставив женщин на их место. Квалифицированные рабочие-мужчины отказывались обучать женщин. Они не готовы были смириться с тем, что женщина может зарабатывать столько же, сколько мужчина, не говоря уже о бо́льших суммах. Поскольку рабочие-мужчины отказывались работать вместе с женщинами, на некоторых московских заводах женщины вынуждены были создавать специальные женские бригады. Мужчины пускали в ход сексуальные домогательства и нецензурную лексику, чтобы женщины чувствовали себя неуютно на рабочем месте. На металлообрабатывающем заводе «Красный путиловец» двое рабочих-мужчин приставали к каждой женщине, заходившей в цех: осыпали их нецензурной бранью и распускали руки. Когда женщины обращались к мастерам с какой-нибудь просьбой, мужчины могли ответить предложением сексуального характера. Такое обращение затрудняло женщинам доступ к рабочим местам в цехах, обозначенным как «женские», и вследствие этого «мужские» профессии оставались мужскими почти в прежней степени[209].

Несмотря на широко известные достижения некоторых женщин, большинство работниц по-прежнему занимали самые низкооплачиваемые и самые физически тяжелые должности. Сосредоточенные в легкой промышленности — пищевой, текстильной и других, связанных с производством потребительских товаров, — женщины оказывались в невыгодном положении из-за инвестиционной политики, которая благоволила тяжелой промышленности и пренебрегала сферой потребления. У некоторых условия труда и уровень жизни настолько ухудшились, что они стали устраивать акции протеста. В 1932 году около 16 000 рабочих, в основном женщины, объявили забастовку в Ивановском промышленном районе, безуспешно протестуя против урезания пайков и требуя восстановить их в прежнем размере. «Хлеба… хлеба нам дайте, тогда будем работать! — кричали они партийным и профсоюзным чиновникам, подавлявшим их протест. — Долой трепача!»[210]

И все же тем, кто имел доказанную принадлежность к «рабочему классу», перемены 1930-х годов открыли возможности для беспрецедентной социальной мобильности. Доля женщин в высших учебных заведениях выросла с 31 % в 1926 году до 43 % в 1937 году. Успехи женщин были особенно заметны в таких областях, как экономика и право, промышленность, строительство и транспорт, где доля студенток до тех пор оставалась довольно низкой[211]. Большинство женщин, воспользовавшихся новыми возможностями, были выходцами из низших классов. Одной из таких бенефициарок стала Вера Малахова, родившаяся в рабочей сибирской семье в 1919 году. Отучившись при поддержке государства на рабфаке, в 1936 году она поступила в медицинский институт и стала одной из десятков тысяч молодых людей, в основном девушек, изучавших медицину в рамках расширенной системы медицинского образования. Ее родители были в восторге: «Вообще считалось, педагог и врач — это такие специальности, перед которыми… ну, вот такие простые семьи, как наша семья — все-таки рабочий папа — преклонялись.

И вдруг я буду врачом!» [Engel, Posadskaya-Vanderbeck 1998: 186].

Женщины, на которых равнялись, побуждали и других выбирать новые пути. В сентябре 1938 года Валентина Гризодубова, Марина Раскова и Полина Осипенко установили мировой рекорд беспосадочного полета среди женщин. Во время их полета по радио ежечасно передавались сообщения об их передвижении, и их слушала вся страна. Прозвучал призыв: «Девушки, за руль! Девушки, в авиацию!» [там же: 37]. Эти три женщины вдохновили тысячи других пойти по их стопам.

Повседневная жизнь

В 30-е годы повседневные трудности стали рутиной. Несмотря на амбициозные цели обобществления традиционной «женской» работы — готовки, уборки, стирки, ухода за детьми, — как в первой, так и во второй пятилетке прогресс был весьма скромным. Инвестиции перенаправлялись в тяжелую промышленность; здания, предназначенные для детских садов, руководители предприятий конфисковывали для других целей. По официальным данным, количество детей в детских учреждениях в 1936 году составляло 1 048 309 человек, что было в десять раз больше, чем в 1928 году, но все еще далеко от поставленных целей. Очереди на места в детских садах росли[212]. Вести домашнее хозяйство стало труднее. Коллективизация сельского хозяйства серьезно подорвала производство продуктов. Более того, отменив с введением пятилеток частную торговлю, государство столкнулось с большими проблемами при распределении товаров.

Результатом стала нехватка всего необходимого для ведения хозяйства, в том числе продуктов. Нехватка хлеба зимой 1931 года сделалась серьезной, достигла масштабов настоящего голода в 1932–1933 годах и вновь стала проблемой в 1936–1937 и 1939–1940 годах. Женщины иногда по целым дням стояли в длинных очередях перед пекарнями. Зимой 1936/1937 года одна колхозница писала мужу в Ярославль: «Мы стоим в очереди за хлебом с 12 часов ночи, а дают только по килограмму, даже если умираешь с голоду». Домохозяйка из Поволжья писала в письме Сталину в 1939–1940 годах: «Хлеба, и то надо идти в 2 часа ночи стоять до 6 утра, и получишь 2 кг ржаного хлеба» [Фицпатрик 2008]. Столь же дефицитными были и другие основные продукты: мясо, молоко, масло, овощи. Стало почти невозможно найти одежду, обувь, предметы домашнего обихода. Единственными доступными приборами были электрические утюги. Распределение в городах улучшилось после 1935 года, когда отменили нормирование. Однако качество товаров оставалось крайне низким. У рубашки или платья могло не хватать рукавов, спички не хотели зажигаться, у кастрюли отваливались ручки. Вещи не выполняли своих функций. Например, высокие и широкие чашки с неровным дном, купленные на промтоварном складе в середине 1930-х годов, раскачивались туда-сюда, как маленькие лошадки-качалки, расплескивая содержимое и обжигая руки тем, кто пытался из них пить. Чтобы компенсировать эти недостатки, чашки украсили символикой первой пятилетки: тракторами, кранами, шестеренками и гаечными ключами[213].

Ситуация с