версия себя. Все будет в порядке, пока там нет Уомака с его пристальным взглядом или любого другого человека с усами – а их носит большинство мужчин, в конце концов, – или человека с голосом, как у Прайса, с его белыми пальцами и грязными ногтями.

Мы движемся по коридору с бледно-зелеными арками и узорчатыми окнами, мимо кабинета Диаманта и приближаемся к кабинету Уомака. Мое сердце колотится все сильнее.

Если я сейчас побегу… Я оборачиваюсь, чтобы проверить, как далеко мне бежать, но Красотка оказывается прямо за мной. Она улыбается мне, как подруге, но я помню, как она кромсала мои волосы, когда я только прибыла сюда, когда мне было холодно, так холодно. Тогда она не была моей подругой.

Дверь открывается, и я вижу Диаманта. При виде его у меня замирает сердце, так что мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не броситься к нему, как к отцу. Он выглядит постаревшим и усталым, хотя с нашей последней встречи прошло не более двух месяцев.

Его глаза все еще обрамляют морщинки, когда он улыбается.

– Здравствуйте, Мод, – говорит он, и на мои глаза наворачиваются слезы.

Я смотрю на потолок и делаю глубокий вдох. Теперь я могу взглянуть на него, теперь я могу улыбнуться.

– Доброе утро, доктор, – отвечаю я.

Уомак сидит в своем кресле с совершенно прямой спиной, а не откинувшись, как обычно. Комната пропахла его трубкой. В ней есть еще трое – три фигуры расположились на стульях у стены в тени. Один – пожилой, грузный, с седыми бакенбардами, двое других – моложе и напоминают близнецов одинаковыми усами и бакенбардами.

– Господа, – произносит Диамант, – позвольте представить вам Мод.

– Мэри, – бормочет Уомак.

Диамант моргает и продолжает:

– Вот уже на протяжении двух месяцев мне запрещают видеться с моим пациентом.

– С моим пациентом, – вставляет Уомак.

– Позвольте высказаться заявителю, – произносит старший из них.

Уомак ворчит.

– Благодарю. – Диамант переводит дыхание. – Мне не позволяют видеть Мод, которая очень важна для моего исследования. История и болезнь этой женщины делают ее наиболее подходящим объектом изучения. Мне поручили провести это исследование, однако доктор Уомак постоянно препятствует работе, срывает и иными способами вмешивается в лечение Мод.

– И это говорит человек, чей безрассудный эксперимент вызвал вспышку насилия у пациентки. – На несколько секунд Уомак останавливает взгляд на мне. Он вздыхает и оборачивается к посетителям. – Она впала в состояние перевозбуждения, начала слышать несуществующий колокольный звон.

Колокол звонит и сейчас.

– Она слышала несуществующие часы.

Напольные часы где-то за его спиной отбивают секунды. Маятник раскачивается из стороны в сторону.

– Когда пациентка стала буйной, мне пришлось вмешаться. – Уомак всплескивает руками.

Он встречается взглядом с Диамантом. Их безмолвный поединок продолжается, как будто они и забыли об посетителях, которые начинают ерзать и покашливать.

– Доктор Диммонд, – наконец произносит пожилой, – пожалуйста, продолжайте.

Диамант коротко кивает.

– Доктор Уомак действительно вмешался для введения антимонилтартрата калия посредством механических средств сдерживания, насильственного кормления и изоляции более чем на двадцать четыре часа. Все эти методы, несомненно, воспринимаются как варварские в наши передовые времена.

– Это правда? – спрашивает один из близнецов. Он задает вопрос мне, спрашивает меня.

Во рту пересыхает, язык прилипает к небу, а маятник все раскачивается – тик-так, тик-так.

– Так и есть. – Уомак поднимается на ноги. – И у меня на то была веская причина. – Его бледное лицо блестит на свету. – Господа, с вашего позволения я вызову санитаров, чтобы они сами рассказали вам эту злополучную историю. – Он растирает руки, словно от холода. – А пока мы ждем, позвольте предложить вам чаю?

Он звонит в колокольчик, и возникает Подбородок, причем так быстро, что ясно – все это время она стояла за дверью, прижавшись к ней ухом, как я тогда в Эштон-хаусе.

– Чаю этим господам, будьте любезны, – просит Уомак. – И немедленно пригласите Педрик и Стоукс. – Он поворачивается к остальным. – Скоро мы с вами все уладим.

Все кивают и болтают, и выглядят довольно расслабленными, кроме Диаманта, который сидит рядом, но при этом будто в одиночестве. Он и я здесь изгои. Я чувствую это и спрашиваю себя, не посещают ли его те же мысли. Диамант поднимает глаза и встречается со мной взглядом. Да, он чувствует это. Мы оба словно готовимся к сражению, и нас страшит то, что ждет впереди.

Прежде всего, конечно же, чай. Слива и Подбородок суетятся с подносами, груженными пятью чашками, чайником, кувшином с молоком и тарелкой с печеньем.

Они наливают чай и передают по чашке каждому, последняя достается Диаманту. Он встает, подходит ко мне и протягивает чай:

– Полагаю, вам это нужно больше, чем мне.

Я пытаюсь взять ее, но руки так дрожат, что все выливается на блюдце. У меня даже не получается выдавить «спасибо», язык намертво прилип к небу. Я качаю головой.

– Все будет хорошо, Мод, – шепчет он.

Я переплетаю пальцы и сжимаю их до боли. Язык расслабляется, и дыхание возвращается. Что самое страшное они могут сделать? Ничего такого, чего бы я не испытывала раньше. Я больше боюсь за Диаманта, что доброта ко мне обернется его собственной гибелью.

Уомак развлекает своих гостей историями, пока они пьют чай. Делится забавными анекдотами, безумными письмами, составленными некоторыми пациентами, и насмешливо кривит губы. И они смеются. О, как они смеются.

Судорога отвращения искажает лицо Диаманта.

– Всю жизнь я провел и работал с сумасшедшими. – Его громкий голос перекрывает смех. – Я родился в сумасшедшем доме, который содержал мой отец. Там было принято относиться к пациентам с уважением. Никто не смеялся над ними. Мой отец никогда не допустил бы этого, не допущу и я. Господа, я оскорблен вашим смехом. Что касается вас, доктор Уомак, вам следовало бы это знать и без моего напоминания, сэр.

Оглушительная тишина воцаряется в комнате.

О, Диамант! Что вы наделали? Теперь они стали вашими врагами, смертельными врагами. А наживать врагов опасно. Уж я-то знаю. Я и сама проиграла в этой игре.

По коридору эхом разносятся голоса, и в дверях появляются две грузные санитарки. Я съеживаюсь в кресле и пытаюсь стать невидимкой, а тем временем пульс учащается так, что я чувствую, как он отдается в черепе.

Уомак приглашает их и закрывает дверь. Они неловко мнутся посреди комнаты, как огромные дети.

– Миссис Стоукс, расскажите этим господам о событиях двадцать седьмого ноября, – произносит Уомак.

– Да, сэр. – Я не помню Стоукс. Нет, это была не она. – Мы сопровождали…

В разговор вступает пожилой господин:

– Когда вы говорите «мы», кого вы имеете в виду?

– Себя и Педрик,