…Открываю глаза и не могу понять, где я. Страшно болит затылок, я пытаюсь поднять руку и не могу. Когда глаза открываются окончательно, я понимаю, что прикована за обе руки к чему-то, чего не вижу, потому что не могу повернуть голову. Темно… Страшно хочу пить. Пробую произнести хоть слово – и не могу.

С каждой секундой мне все страшнее и хуже. Хорошо, что глаза не завязаны, иначе вообще бы… Оглядываю помещение, и ужас сковывает меня по рукам и ногам, потому что я – в студии мерзкого Эдика, на той самой кровати, где в апреле лежала с Джером. И тут я вспоминаю…

Костя следил за мной в понедельник. Ехал на машине за автобусом, в котором я возвращалась с работы, и только присутствие соседки, которую я случайно встретила прямо на остановке, спасло меня – он не посмел… А во вторник я сильно задержалась в клубе… Когда вышла и завернула за угол, то получила удар по голове. Потом не помню ничего, кроме вот этого поганого подвала. В душе шумит вода… Господи, как мне страшно, ну, пусть это тогда будет все-таки Костя, а не Эдик, иначе мне точно грозит реанимация… Сколько времени, интересно? Если я не вернусь домой, то мать поднимет панику, я обещала, что позвоню, когда приеду… Правда, я предупредила ее, что это будет поздно. Господи, меня так не хватятся раньше завтрашнего обеда… Я понимаю, что паниковать нельзя – иначе рехнешься, но не могу справиться…

Мне немного легчает, когда я вижу Костю, выходящего из душа в полотенце вокруг бедер.

– Ну что, заинька? Видишь, как вышло? На уголовщину меня толкаешь…

– Дай воды.

– Да, сейчас… – Он приносит минералку, льет мне прямо в рот, я захлебываюсь, кашляю. – Зачем ты меня вынудила, а? Я ведь не хотел так по-скотски.

– Отпусти меня, Костя… будет только хуже…

– Да? Хуже? Кому?

– Тебе. Мне. Всем.

Он усмехается, начинает расстегивать мои джинсы, стягивает их, преодолевая сопротивление.

– Нет, родная, мне уже не может быть хуже. Ты ведь понимаешь, что то, что я сделал, – это статья, и не одна? Так уж я на всю катушку… чего ж зря-то…

– Костя… отпусти меня, пожалуйста… – Но он перебивает, зажав мне рот рукой:

– Как ты понимаешь, никакой Джер сюда не приедет. И ты моя, вот так!

Его руки двигаются по телу вверх-вниз, задирают трикотажную тунику, расстегивают лифчик. Господи, как я ненавижу его и как боюсь… Неужели у Джера не возникнет никаких предчувствий?

Все, одежды нет, мне страшно и плохо. А Костя спокойно рассуждает о том, как сильно любит меня, как ждал момента, когда сможет прикоснуться ко мне снова. Я уже абсолютно невменяема от ужаса, не понимаю ни слова, вижу и слышу только вот эти руки, двигающиеся по мне.

– Заинька… моя заинька, как же долго я тебя не видел… – Он касается губами груди, и я ору от ужаса. – Ну, что ты так реагируешь-то? – морщится Костя. – Заткну ведь рот, неужели не понимаешь? Давай по-доброму, а?

– Я не хочу! Я не могу, понимаешь?! Не могу!

– А, Джер, да? Ничего, мы ему не скажем.

– Костя… я не вынесу, ты обещал, что никогда больше – помнишь? – Я плачу, хотя и понимаю, что мои слезы для него сейчас самое высшее наслаждение. – Костя, пожалуйста…

– Не дави на меня. Я хочу, чтобы все было добровольно.

– Как?! Как – добровольно, если я лежу тут в наручниках?! Это – добровольно?!

– А ты по-другому не понимаешь. Ты не бойся – я помню все, чего ты не любишь, – кривится Костя, поглаживая меня по бедрам растянутых веревками в стороны ног. – Ты меня не хочешь совсем… совсем не хочешь… – И он вдруг резко наваливается сверху. Я задыхаюсь от боли и от собственного крика, и он морщится: – Ну, давай уже не будем переигрывать. Ты просто забыла, какой я, но ничего, это поправимо, Лор.

– Не надо… – выдавливаю я, но Костя не слышит. Или делает вид.

– Ну ты бы уже совсем расслабилась, заинька. Забыла меня, да?

Неужели это я так ору, даже уши закладывает… Господи, только бы больше никого, потому что Костя в таком состоянии что угодно может вытворить, в том числе и пригласить кого-нибудь поучаствовать – а что, запросто… Да что ж так больно-то, кажется, что внутри что-то лопнуло, как будто стекло разбилось и осколки впиваются всюду…

– Ну, все-все, нет меня уже, успокойся. – Он отваливается в сторону, ложится рядом со мной на кровать. – Вот скажи – зачем ты меня вынуждаешь все время? Разве нельзя по-человечески?

– Отпусти меня.

– Да что ты заладила-то одно и то же? Отпущу. Что у тебя за выражение лица, а? Ты меня боишься? – Он проводит пальцами по моей щеке, по губам, берет за подбородок и разворачивает так, чтобы видеть глаза. – А-а, я понял… Как же сразу-то до меня не доперло… Ты ж влюбилась, Лариска! Офигеть – в Джера! Это же надо…

Мне что-то совсем не весело… Болит все тело, сука, Костя, разве ж так можно?

– Да… ори, хорошо… – бормочет Костя, – наконец-то я настоящие эмоции вижу, а не твое ледяное лицо… супер, все супер, детка. Ну, ладно, отдохни, я покурю.

Берет ноутбук, заваливается напротив меня в ногах и начинает щелкать клавишами, одновременно прикурив сигарету. Я стараюсь не шевелиться, до того мне больно. Костя краем глаза следит за мной:

– Ух, как ты мне такая нравишься! Так и съел бы… Ну, где там твоя подружка, чего в аську не идет?

Вот урод – он еще и Гелле собрался рассказывать! Я плачу, уже даже не понимая, от чего – от того, что он делает со мной, или от того, что приятельница узнает об этом в онлайн-трансляции…

Видимо, Геллы нет, потому что Костя убирает ноутбук с недовольным выражением лица и тянется к наручникам:

– Сейчас… нет, ноги сперва, а то ты, сука, непредсказуемая…

Отвязывает-отцепляет, рывком ставит на ноги и волоком за наручники тащит к стене, в которую ввинчен крюк. Зафиксировав меня в рекордное время, он берет в руки ремень:

– Собираюсь наказать кое за что, наказать, поэтому буду бить, пока не отрубишься.

И я вдруг вижу, как на перемотке, чужой свитер с пятнами крови в его тумбочке с аппаратурой, опасный блеск в глазах, приступы немотивированной агрессии, неожиданные отлучки… Да ведь это же – он! Это же он – тот самый маньяк, которого столько времени ищут органы и даже мой собственный муж! Вот кто это!!! Но я не успеваю сказать ни слова – град ударов обрушивается на меня, и сознание довольно быстро мутится от боли.

Как он и обещал, я отключаюсь на какое-то время и прихожу в себя, когда на голову выливается неслабое количество воды. Спина болит так, словно с меня содрали кожу. Видимо, так и есть… Костя отставляет кружку и снова берет ремень. Я не могу даже попросить – рот по-прежнему заткнут кляпом. По свежим рубцам прилетает так, что перед глазами расплываются круги кроваво-красного цвета. Опять теряю сознание. Это повторяется еще раза три, может, больше – я сбиваюсь… Костя снимает меня, выдергивает кляп, толкает так, что я валюсь на пол: