Выйдя из машины, я думаю, что буду странно выглядеть в таком заведении в черном костюме. Я смотрю на свое отражение в боковом зеркале и понимаю, что мне нельзя снимать пиджак, поэтому тщательно застегиваю все пуговицы и вхожу в паб. Сейчас одиннадцать утра, но тут полно людей, пахнет застарелым пóтом, табачным дымом, подгоревшим жиром и пивом. Окно полностью закрыто рекламой, поэтому я почти ничего не могу разобрать в полумраке: какие-то мужчины, может, еще пара женщин сидят перед экраном и смотрят регби.

Я сажусь за стойку, и бармен недовольно косится на меня, как будто я занял место какого-то завсегдатая. Обычно такой реакции хватило бы, чтобы я ушел и направился в свой район, в привычную знакомую кафешку, но не сегодня. Я поправляю пиджак, вскидываю подбородок и заказываю выпивку. Бармен молча наливает.

– Женитесь? – Мужчина, сидящий рядом, поворачивается ко мне с дружелюбной беззубой улыбкой. Он смотрит на мой костюм. Сам он одет в спортивные штаны и заляпанную футболку. – Последний стаканчик на свободе?

– Нет, на встрече был, – лгу я. – Такой клиент, понимаете.

– Ясное дело. – Он отворачивается к экрану за стойкой.

– Кто играет?

– «Стормерз» против «Уэстерн Форс».

– Рановато для регби, нет?

– Турнир проходит в Перте. – Он отодвигается от меня подальше. – В Австралии. Суперчемпионат или суперкубок, что-то в этом роде.

Я не могу отделаться от ощущения, что я его разочаровал. Я жалею, что не могу поделиться с ним какой-нибудь захватывающей историей – о сбежавшей из-под венца невесте или мальчишнике с проститутками перед свадьбой – историей, которая поможет ему развеяться.

Я отхлебываю безвкусное пиво и обвожу взглядом зал. Теперь, когда глаза привыкли к полумраку, я замечаю поцарапанную, обветшалую мебель из разных комплектов, пустые лица пьяниц, уставившихся в экран, будто телевизор – это портал, позволяющий сбежать подальше от их жизней, и этот портал только что закрылся навсегда. Сейчас не то время суток, когда люди выпивают, чтобы развлечься. И сейчас не то время года, чтобы кому-то были интересны турниры по регби.

Отсюда открывается проход в соседний зал, со столиками для бильярда и фальшивым музыкальным аппаратом – на самом деле это изъеденная плесенью пластиковая коробка с динамиком внутри. Как я и ожидал, аппарат настроен на радиостанцию с поп-музыкой, под которую уныло танцуют несколько молодых женщин. Непонятно, пьяны они, под наркотой или просто устали, но ужасно видеть, как люди двигаются вот так в одиннадцать часов утра.

Я смотрю на экран телевизора, и мне кажется, что проходит лишь пара мгновений до того, как жужжит мой телефон, но когда сосредотачиваюсь, оказывается, что я уже выпил свою кружку пива, первая половина игры закончилась, а на экране крутят рекламу. Телефон жужжит в кармане пиджака, который уже почему-то висит на спинке стула. Бармен подбородком указывает на мою кружку, и я киваю, просматривая сообщение в телефоне:

Я встаю из-за барной стойки, смутно ощущая на себе взгляды завсегдатаев, волочу ноги по деревянному полу, полагаюсь на инстинкты в поисках туалета, миную комнату с бильярдным столом, прохожу по коридору со сводчатым потолком, вдыхаю вонь мочи и розовых ароматизаторов и наконец-то захлопываю за собой дверь, позволяя себе всхлипнуть от боли и шока.

Взяв себя в руки, я ополаскиваю лицо, стараясь не обращать внимания на грязь в рукомойнике, столь явную в льющемся через высокое окно свете. Я опять включаю телефон, стараясь привыкнуть к этому снимку. Я его уже видел. У меня у самого хранится эта фотография, но она лежала в моем старом компьютере, и я просто скопировал все альбомы на новый жесткий диск и никогда их больше не просматривал. Зоуи с подаренными на день рождения кедами. Ее улыбка вспарывает мою душу.

Проходит какое-то время, прежде чем я слышу стук.

Кто-то что-то говорит. Женский голос, нежный.

Я встаю, пытаюсь выпрямиться, умываюсь. В зеркале я вижу кровь на рубашке.

Опять стук. Опять этот голос. Я не могу разобрать ни слова.

Дверь открывается.

– Qu’est-ce tu as, Papa?[41]

Это она, та самая девушка. На ней розовая футболка со звездой и зеленые джинсы, на ногах – нелепые огромные кеды.

– Ты не она, верно? – говорю я.

– Не кто? – Все тот же акцент.

– Не моя дочь. Она мертва.

Она подходит ко мне вплотную. Я чувствую электрический разряд, пробегающий по ее телу, и волосы у меня становятся дыбом. Какая-то тень закрывает свет из окон, но девушка светится сама, светится от разрядов электричества, от нее исходит фиолетовое и черное свечение, аура коронного разряда потрескивает. Я чувствую, как эта энергия устремляется ко мне, опаляет, искрится.

Ее рот открывается, и я слышу слова:

– Я твоя. Кто угодно – но твоя. Я стану для тебя, кем ты захочешь.

От нее исходит сладковатый аромат разложения, как от перезрелого плода. Ее язык касается моих губ, затем она кусает меня.

– Что тебе нужно от меня?

– Я хочу, чтобы ты поддерживал во мне жизнь.

Она касается моего лица, запускает пальцы в жидкие волосы на моем виске. Я ослеплен образами, все вокруг затянуто туманом, но я протягиваю руки и чувствую: это волосы. Я проникаю в пелену волос все глубже, но они не кончаются, я весь спеленат волосами. Нежными, пахнущими яблочным шампунем и духами. Это жизнь.

Так я, бывало, прижимал Зоуи к груди и вдыхал ее запах: ее пот, ее грязь, детский крем, яблочный шампунь. Я любил ее, любил слишком сильно, и она задохнулась. Она во мне, молекулы ее тела до сих пор в моих легких.

Удар, грохот, девушка исчезает, по подбородку у меня стекает кровь.

– Эй! Эй! Ты какого черта с Дейдрой вытворяешь?!

Бармен медлителен, поэтому мне удается увернуться от первого удара, но тут за его спиной я вижу женщину. Она смотрит на меня со смесью страха и любопытства, как на диковинное животное в зоопарке. Ей уже за тридцать, некрасивая брюнетка, на ней зеленые джинсы и розовая футболка со звездочкой.

Я отворачиваюсь, и второй удар мужчины обрушивается на мой затылок. Я на полу, в мерзкой луже, какая-то дрянь впитывается в мой пиджак, на спину что-то давит, на плечи обрушивается град ударов, но затем меня рывком поднимают на ноги, вышвыривают из бара, волокут к машине.

Бармен вручает мне пиджак, ключи и бумажник.

– Спасибо за чаевые, приятель. Надеюсь, ты не против, что я подсуетился.

Домой я возвращаюсь уже поздно. Я много думал. О том, как я боюсь Хейден, боюсь полюбить ее настолько, что высосу из нее жизнь. Я убил Зоуи, и, хотя мою малышку не вернуть, я могу поддерживать жизнь ее души.