надо, но получалось у него скверно. По всему видно, что олово ему нужно как воздух. Вон, даже ручонки загребущие подрагивают. Всего через пару часов воплей, заламывания рук и стенаний высокие договаривающиеся стороны оценили наш груз в серебре, а потом начался второй акт, закупка местных товаров, и это заняло еще пару часов. Писцы торговались за каждый горшок, а Кулли, напротив, сбивал цену, показывая малейшие изъяны росписи и напирая на тусклость красок. Я, откровенно говоря, готов был взять их за любую цену. Микенская керамика в идеальном состоянии! Да любой музей с руками оторвет! Тьфу ты! Я тот еще торгаш, в прошлой жизни даже старой мебели не продал по объявлению.

Наконец, все это утомительное действо закончилось, и рядом с нами выстроился целый караван тележек, запряженных ослами. Микенцы упаковали товар в плетеные корзины и переложили его тростником. Упаковка получилась на удивление плотная, они тут не первое столетие занимаются этой работой. В цену вошла и доставка до самого корабля. Удивительно все же, до чего развита торговля этом мире, где неизвестны даже деньги.

— Господин, — Кулли по-прежнему смиренно смотрел под ноги, когда разговаривал со мной. — Нам не заработать слишком много на этом товаре. На олове мы взяли три цены от рынка Трои, а горшки продадим едва ли так же. А ведь мы кормим гребцов, воинов, да еще и платим пошлины.

— Сколько же должен зарабатывать купец, чтобы долгий поход считался удачным? — заинтересовался я.

— Пять, а лучше шесть цен, если уходить с весны и до зимы, — сказал Кулли. — Тогда путешествие в дальние края оправдано. Но если караван уходит на два-три года, то и десяти цен будет мало. Надо будет еще баб по пути наловить, чтобы заработать.

Хм… — задумался я. — А ведь неплохо совсем, если обеспечить безопасность торговых путей. Только вот как бы всё это сделать половчее? Ведь этот мир катится в пропасть, и абсолютно все, включая моего тестя, способствуют этому по мере сил. Как будто специально стараются, наперегонки бегут, чтобы уничтожить торговлю, которая только и держит на плаву здешнюю цивилизацию.

— Хорошо, — кивнул я. — Я с парнями ухожу в Спарту, а ты вместе с Палинуром плывешь в порт Гел (1). Ждите меня там.

Кстати, я еще в своем уме, раз доверяю вавилонянину.Кормчий Палинур — мой родственник, и ему обещан богатый подарок, если он хорошенько присмотрит в дороге за моим рабом. Я что-то слабо доверяю клятвам, которые дают здешним богам. Хотя, возможно, я ошибаюсь. Время покажет.

* * *

Спарта меня не впечатлила вовсе. Она и в классический период была чуть роскошней рыбацкого селения, но сейчас — это и вовсе что-то вроде нашей с отцом усадьбы, разве что чуть побольше. Десяток мелких деревушек, облепивших холм на левом берегу Эврота, венчал царский дворец, если, конечно, его можно было так назвать. Приземистый дом, сложенный из грубо обтесанных камней, прятался за невысокой, локтей в пять, стеной. Ни башен, ни сторожевых вышек здесь не было, просто каменный пояс, сложенный из едва обработанных булыжников.

Старые оливы, возрастом лет этак под сто, как ничто другое говорили о том, что до этих мест война не докатывалась очень давно, а если она и приходила сюда, то совсем ненадолго. Дикари с севера с непонятным мне остервенением травили поля, жгли дома, а потом рубили сады и лозы, как будто пытаясь на прощание уничтожить все, что питает врага. В Аххияве все было в целости, а это значит, что цари неплохо справляются со своими обязанностями.

Здесь не знают шпалер, а потому виноград либо обвивает стволы деревьев, либо цепляется за вбитые в землю колья, заворачиваясь при этом мудреными восьмерками. Я так привык к этому зрелищу, что даже дома не подумал исправить такое глупое упущение. Можно ведь что-то этакое из тонких жердей соорудить.

Кстати! Я прибыл вовремя. Вот-вот начнется пир. Они тут без меня вообще не просыхают, видимо. Часть похищенных женщин уже нашли, и они сидят у порога дома, не веря своему счастью. Парочка из них за время плена обзавелась детьми, и теперь они кормили их грудью, не обращая на окружающих ни малейшего внимания.

— Проходите, господин! — местный терета проводил меня внутрь.

Здешний мегарон можно было назвать таковым лишь с изрядной натяжкой. Метров тридцать квадратных, ну, может, чуть больше. Четыре колонны по центру и обязательная дыра в потолке, откуда струится свет. В углу комнаты сидит какой-то слепой старик, а в руках у него кифара, сделанная из панциря черепахи, на который натянуты струны из воловьих жил. Он бренчит, напевая что-то вполголоса, даже не пытаясь перекричать пьяный шум. Около его ног стоит чаша с вином, прикрытая сверху лепешкой. Это гонорар за выступление, видимо. По кругу стоят ложа, на которых пируют троянцы и здешние ахейцы, а вдоль стен выстроились рабыни, готовые подать вина или принести еще лепешек или сыра. Лицо одной из них показалось мне смутно знакомым, и я застыл, пожирая ее глазами. Но человек, поднявшийся навстречу, заставил меня выбросить девчонку из головы.

Царь Менелай оказался крепким мужиком лет тридцати, светловолосым, с приятным, прямым взглядом. Простой белоснежный хитон из домотканого полотна укрыт сверху цветастой тканью, немыслимо пестрой и яркой. На шее Менелая тускло мерцает золотой обруч, а накидка сколота застежкой в виде головы быка. Рядом с ним лежит, подперев щеку левой рукой, миловидная женщина, от которой я едва смог оторвать взгляд. Басилея Хеленэ, собственной персоной. Симпатичная, не спорю, но на волшебную красавицу не тянет вовсе, даже вон та рабыня у стены куда красивее! Нет! Быть этого не может! Да это же девчонка с корабля! Как ее сюда занесло?

— Приветствую тебя, басилей Менелай! Я Эней из Дардана, сын Анхиса, — представился я, с трудом приводя в порядок мысли. — Мы родня и гостеприимцы с троянцами. Их беды — это и наши беды.

— Приветствую тебя, Эней! — широко улыбнулся Менелай. — Преломи со мной хлеб.

Царю навезли кучу подарков, слегка превышающих стоимость девятнадцати баб, и потому он пребывал в приподнятом состоянии, разбавляя для разнообразия вино не один к трем, а один к одному. Сей отрадный факт не мог не изменить его настроения в лучшую сторону, и он его изменил. Говоря на понятном языке, царь который день ходил слегка прибуханный, пока его терета рыскал по подвластным деревням, собирая нужных рабынь. Гости, впрочем, были не лучше,