Чу Ваньнина он все же позвал. В конце концов, учитель – первый по старшинству, а Мо Жань уже не владыка всего людского мира, так что обязан соблюдать установленные правила.

На квадратном буковом столе стояли три пиалы с горячей дымящейся лапшой в бульоне. Упругая, гладкая лапша, которую Мо Жань приготовил сам, намного превосходила ту, что обычно продавали на уличных лотках. Сверху красовалась горка из толстых ломтиков говядины, обжаренных в масле свиных кишок, нежного пророщенного гороха, хрустящей капусты и золотистых нитей проваренного яйца. Все ингредиенты были разложены так красиво, что яркое блюдо так и манило скорее его попробовать.

Самым же примечательным в этой лапше были не овощи, не крупные куски мяса и не обилие ингредиентов в целом, а налитый в пиалы молочно-белый бульон на косточке с острым кунжутно-перечным маслом, который Мо Жань варил на медленном огне целых две стражи. В готовке Мо Жань использовал острые ароматные приправы, которые измельчил в каменной ступке, желая сделать бульон ароматным и пикантным.

Помня о любви Ши Мэя к острому, Мо Жань добавил в бульон побольше перца и острого масла. Пока он украдкой наблюдал за тем, как старший соученик уплетает лапшу за обе щеки, его улыбка становилась все шире.

Потом он не удержался и спросил:

– Вкусно?

– Очень! – ответил Ши Мэй.

Чу Ваньнин ничего не сказал, продолжая сидеть с таким мрачным лицом, словно небеса обещали даровать ему золотые и серебряные горы, а потом передумали.

Мо Жань же торжествовал:

– Тогда, если тебе вдруг когда-нибудь снова захочется такой лапши, просто скажи, и я мигом приготовлю.

От острых приправ на глазах Ши Мэя навернулись слезы. Подняв на Мо Жаня подернутые влажной пеленой глаза, он в благодарность ласково улыбнулся. К сожалению, рядом с ним сидел холодный как лед Чу Ваньнин, один вид которого портил все удовольствие от этого маленького застолья.

Ши Мэй почти не ел ростки гороха и кишки, зато говядина и капуста в его тарелке убывали очень быстро. Все это время невозмутимо наблюдавший за ним Мо Жань протянул палочки к его пиале и забрал весь горох с кишками себе, взамен положив ему несколько кусков говядины из своей пиалы.

Обедая в зале Мэн-по на пике Сышэн, ученики частенько обменивались едой, поэтому Ши Мэй не увидел в его действиях ничего необычного.

– А-Жань, ты не ешь говядину? – с улыбкой спросил он.

– Не-а, я люблю ростки гороха.

С этими словами Мо Жань опустил голову к тарелке и принялся с шумом жевать. Кончики его ушей едва заметно покраснели. Чу Ваньнин же с бесстрастным лицом выбрал из своей лапши весь горох и перебросил его в пиалу Мо Жаня.

– А я не ем пророщенный горох.

После этого он переложил в тарелку Ши Мэя всю свою говядину.

– И говядину я тоже не ем.

Нахмурившись, Чу Ваньнин уставился на свою лапшу, поджал губы и замолчал.

– Учитель… Еда вам не по вкусу, не так ли? – осторожно поинтересовался Ши Мэй.

Чу Ваньнин не ответил. Склонив голову, он молча выловил из бульона кусочек капусты, откусил и мгновенно скривился, после чего со стуком опустил палочки на стол.

– Мо Вэйюй, ты что, опрокинул в бульон целый кувшин перечного масла?

Мо Жань даже не предполагал, что, провозившись с завтраком столько времени и вложив столько сил в готовку, услышит подобный упрек. Опешив, он поднял растерянный взгляд на Чу Ваньнина и застыл, забыв втянуть свисающую изо рта лапшинку. Какое-то время Мо Жань непонимающе хлопал глазами, все еще не веря своим ушам, а потом с хлюпаньем втянул-таки лапшинку и спросил:

– Чего?

На этот раз Чу Ваньнин спросил еще резче, похоже, совершенно не беспокоясь об оскорбленных чувствах юноши:

– Блюдо, которое ты приготовил, предназначено для людей? Оно съедобно?

Мо Жань еще немного похлопал глазами, прежде чем осознал, что этот тип ругает его стряпню, и с негодованием отозвался:

– Почему это она несъедобна для людей?

– Потому что она колом встает в горле, – тем же резким тоном сказал Чу Ваньнин, дернув бровью.

Мо Жань едва не поперхнулся. Пусть и тайком, но он все же учился готовить не абы у кого, а у лучших поваров «Цзуйюй»!

– Учитель, вы… чересчур привередливы.

– Учитель, вы целые сутки ничего не ели, – вклинился Ши Мэй. – Даже если вам не по душе это блюдо, все равно лучше поесть, хотя бы немного.

Чу Ваньнин поднялся из-за стола и ледяным тоном произнес:

– Я не ем острое.

С этими словами он развернулся и вышел.

За столом, где теперь сидели лишь двое, повисла неловкая тишина.

– Учитель не ест острое? – наконец нарушил молчание изумленный Ши Мэй. – Я впервые об этом слышу… А-Жань, ты тоже этого не знал?

– Я… – Мо Жань задумчиво посмотрел на почти нетронутую лапшу Чу Ваньнина и кивнул. – Да, и я не знал.

Мо Жань лгал. На самом деле он прекрасно знал, что Чу Ваньнин не ест острую пищу.

Он просто об этом забыл.

Все-таки большая часть его прошлой жизни была связана с этим человеком, так что Мо Жань имел весьма четкое понятие о том, что Чу Ваньнин любил есть, а что нет. Его это, однако, совершенно не заботило, поэтому он не потрудился вспомнить о гастрономических предпочтениях наставника.

Вернувшись к себе, Чу Ваньнин, не раздеваясь, опустился на кровать, повернулся лицом к стене и просто лежал с открытыми глазами, не в силах уснуть. Он потерял много крови и духовной силы; вдобавок, если учесть, что со вчерашнего вечера у него во рту и рисового зернышка не побывало, в желудке давно воцарилась тягостная сосущая пустота.

Этот человек совершенно не умел о себе позаботиться. Когда Чу Ваньнин был в отвратительном расположении духа, он попросту ничего не ел, будто думал, что сможет насытиться одним лишь гневом.

Он и сам не понимал, из-за чего злился. Или, вернее, не хотел понимать.

Однако в тишине из мутной пелены перед его глазами вдруг всплыло лицо, сияющее улыбкой на губах и с ямочками на щеках. Расслабленный, веселый взгляд блестящих черных глаз с мягким лиловым отливом согревал сердце.

Чу Ваньнин вцепился в одеяло с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. Не желая увязнуть в собственных мыслях, он закрыл глаза и попытался изгнать беззастенчиво улыбающееся лицо из своей головы.

Однако стоило ему закрыть глаза, как на него клокочущей волной нахлынули воспоминания…

Впервые Чу Ваньнин увидел Мо Жаня на пике Сышэн, перед пагодой Тунтянь.

В тот день нещадно палило солнце.