Вскинула голову, посмотрела вверх. Ну наконец-то мы догадались.

«Привет. Тут такое дело: мне нужно срочно уехать, а у меня в доме вылупились птенцы. Было бы очень здорово, если б ты смогла их забрать и кормить первое время. Я оставлю ключи за порогом. Спасибо. Олег».

Только сумасшедшая могла поверить такому вот письму, безоговорочно принять его как руководство к действию.

Потому-то он и написал не кому-нибудь, а нам.

Они орали в две ромбовидные глотки, едва не вываливаясь из гнездышка на крыше сувенирного соломенного домика под самым потолком. Анна сбегала в кабинет за табуретом, дотянулась, вынула по одному и пересадила в корзинку. Птенцы были горячие и шершавые, они сопротивлялись, хлопая недоразвитыми крылышками и сначала цепляясь за гнездо, а потом царапая ладонь острыми коготками. Затем она прошла на кухню, набрала воды и напоила обоих, с трудом выдергивая пипетку из голодных клювов. Теперь сварим яйцо и для начала скормим птеродактилям желток, а уже по дороге домой заедем в город и озаботимся более подходящим птичьим кормом. Кормить их надо постоянно, как минимум каждый час-полтора.

Она знала. Еще в офисе разыскала в сети всю нужную информацию.

И заранее купила корзинку, пипетку и пинцет.

* * *

Чужую машину во дворе Анна увидела поздно, когда уже въехала и припарковалась сама. Длинный черный автомобиль хищных линий, никогда мы его раньше не видели, никто из партнеров или заказчиков Олафа не подруливал ни на чем подобном. В машине кто-то был, чужое присутствие ощущалось сквозь затемненные стекла, и вообще в ней чувствовалась угроза, расплывчатая, но готовая вот-вот выкристаллизоваться в конкретную геометрическую форму. Посмотрим. Подождем.

Птенцы в корзинке спали, втянув в полуголые тельца взъерошенные головы, куда-то спрятав длинные шеи и прикрыв сизыми веками выпуклые глаза. Интересно, что из них вырастут за птицы. Подняла корзинку медленным плавным движением, стараясь не покачнуть, не разбудить. Выбралась из машины и пошла в дом.

Голоса доносились с веранды сначала общим фоном, но уже нервным, прерывистым, потом разделились на две звуковые дорожки: Олаф и тот, другой. Значит, он все-таки приехал к мужу. Если бы к нам, если б Олаф просто развлекал его светской беседой до нашего возвращения, взаимодействие двух дорожек было бы совсем другим. Нейтральным. Без отчетливой, нарастающей с каждой их секундой и с каждым нашим шагом конфронтацией. Уже можно было различить отдельные слова: Олаф говорил не на родном языке, что само по себе ослабляло, делало его платформу более тонкой и шаткой, — а тот, другой, наступал уверенно, не сомневаясь в скорой победе… он всегда так умел.

Она узнала его до того, как открыла дверь. Только не поверила себе, пока не увидела. А увидела не сразу, лишь после того, как отодвинулась в сторону мужняя спина, в первые мгновения, как всегда, закрывшая обзор. Мы с мужем, если кто не в курсе, любим друг друга. Мы никак не можем, встретившись после микроскопической разлуки, не броситься друг другу в объятия. Особенно ощущая затылком длинный чужой взгляд — перед собственным, быстрым и прицельным, как снайперский выстрел через плечо.

Улыбнулась:

— Здравствуйте.

— Добрый день. Рад знакомству, госпожа Свенсен.

Анна поставила на столик корзинку с птенцами, слегка встряхнув ее невидимым резким движением. И они выстрелили, как два пружинных птеродактиля из коробочки, заорали, разинув рты, замыкая на себе дугу всеобщего внимания. Мизерная фора, но нам должно ее хватить.

Виктор. Здесь и сейчас. Таких совпадений не бывает, их не бывает вообще, совпадений, есть только цепи с причудливым, но геометрически правильным плетением звеньев. Люди из прошлого и настоящего, близкие и чужие, ненавидимые и любимые в какой-то момент сплетаются в цепь, и в ней не отыскать ни концов, ни зазоров. Цепь захлестывается петлей — и всё. А ведь мы когда-то верили в свободу.

Единственное, что мы можем — попытаться как можно точнее определить порядок связей внутри цепи. У Виктора и в самом деле какие-то дела с Олафом, иначе он не был бы так неприкрыто, мальчишески удивлен. Не стал узнавать нас вслух, а значит, захочет поговорить наедине. Поможем? Поможем. Возможно, не только себе, но и — попутно — нашему такому сильному и такому беспомощному сейчас мужу. В конце концов, если кто забыл, мы любим друг друга. Ободряюще улыбнулась ему поверх птичьей корзинки.

И Олаф, кажется, на что-то решился:

— Виктор, — он куда мучительнее, чем обычно, подбирал слова. — Наш бизнес управляет не я один. Я должен советоваться с партнеры… другие собственники завода. Прошу ваше разрешение, я должен звонить.

— Я пока займу наших гостей, — вступила Анна легко и непринужденно, словно по отметке в партитуре. — Не хотите ли пройтись, Виктор Алексеевич?

Кажется, мы выдали себя обращением по имени-отчеству, но, если разобраться, кто мог заметить? Олафу явно не до того, а Виктор в курсе происходящего, он простит нам такую небрежность. Разве что удивленно поднял голову мальчик, его секретарь.

Странно знакомый мальчик. До острого, цепляющего, как птичий коготь, холодка внутри.

* * *

Белые стены с яркими медицинскими плакатами совершили странный маневр, коридор покачнулся, как если бы находился не на твердой земле, а на борту корабля. Придерживаясь пальцами за ускользающую плоскость, Анна опустилась на кушетку. Благо их тут достаточно, через каждые полтора-два метра, не считая дверных проемов. Все, хватит, пора уезжать отсюда. Мы сделали все, что могли. Мы все смогли и все сделали. Теперь домой.

Только сначала немного отдохнуть. И что-то еще… забыла…

Ах да — покормить птенцов.

Вытащила из сумки пипетку, пинцет, пузырек с водой и баночку с кормом. Откинула платок с корзинки, и птеродактили с готовностью выстрелили ромбами раскрытых ртов. Теперь только следить, чтобы не отхватили пальцы вместе с пинцетом… Корзинка с птенцами почему-то оказалась не на веранде, где мы ее оставили, а в спальне на полочке перед зеркалом, туда оно не докатилось. Видимо, Олаф убрал, наверное, своим щебетом они мешали ему говорить по телефону.

Зазвонила мобилка. Анна бессильно покосилась на определитель номера: Иган, старший сын. Насколько все-таки повезло, что они оба были там, у свекрови. Собственно, они до сих пор у нее, и лучше б им пока не возвращаться.

— Да, Игги.

— Привет, ма. Как ты там?

— Более-менее. А вы? Сколько раз подрались?

— Очень нужно мне с ним драться! Да если б он не…

Иган пустился в боевую летопись, и Анна ненадолго сбавила внимание, словно подкрутила звук в телевизоре; прикрыла глаза, собираясь с мыслями, прикидывая варианты. Совсем ничего не говорить, выдумав на скорую руку предлог подольше погостить у бабушки? Не годится, новость о разрушенном особняке совладельца рыбзавода скоро обойдет все информационные порталы, а мальчишки же практически не вылезают из сети. Надо сказать уже сейчас, в смягченной, приемлемой форме, чтобы все прочие версии воспринимались потом как анекдотичное преувеличение.