— … вообще не его! Скажи, ма?!

— Понятно. Бабушка вас пока терпит?

— А что? — немедленно отозвался чуткий, как барометр, Иган.

— Если вы с Недом ее не вконец достали, останетесь там еще на несколько дней. У нас тут образовался экстренный ремонт, веранду подмыло…

— Стекло разбилось? — деловито поинтересовался сын.

Пришлось признать:

— Да.

— А я отцу давно говорил! — Иган не скрывал ликования. — А он — проект, проект!.. У Тома из нашего класса все стекла в доме посыпались безо всякого проекта. А что, и в школу в понедельник не пойдем?

— До понедельника нужно дожить. Ну все, привет Неду и бабушке. Я ей перезвоню. Давай.

Потом, решила Анна, пряча мобилку, из дому. Свекрови, как ни крути, придется сказать, что Олаф в больнице, и сейчас на это нет никаких сил. Домой, и поскорее. Надо еще вызвать архитектора и ремонтную бригаду, оценить масштаб разрушений, рассчитать смету и уже сегодня начать основной ремонт. Веранду, вернее, то, что от нее осталось, лучше снести; Иган прав, нечто подобное давно должно было случиться. Поставить глухую гранитную стену, и черт с ним, с видом на море. От этого моря мы никогда не ждали ничего хорошего.

Наевшиеся птенцы потрясли гузками, уронили в подставленную салфетку по сизой капсуле помета. Сдвинули веки, словно створки дверей на фотоэлементе. В следующий раз покормим их дома. Вот и образовался метрономно-четкий ритм жизни: от кормления до кормления, как и задумано природой в незапамятные времена. Все остальное давно не подчиняется никаким ритмам, распадается, рвется, раскалывается на куски. То, что случилось сегодня — не более чем закономерный коллапс. И вряд ли окончательный.

На удивление прочной остается только цепь. Почему это произошло именно с появлением Виктора — случайность, совпадение? Совпадений не бывает. Наглухо сомкнутые звенья цепи: его неожиданный приезд, интерес к Женьке-Олегу, внезапный, как выстрел, вопрос о птенцах и мальчик, самое главное — мальчик, его сын, привезенный сюда для неведомой цели. Они не встретились, разминулись: единственное слабое, распаявшееся звено; однако цепь наверняка сплетена прочнее и многослойнее, чем кажется на первый взгляд, одно звено вряд ли что-то решает.

Все равно. Появляется какой-никакой шанс ее порвать.

Анна чуть не пропустила заезд к дому. Только проехав на десяток метров дальше, сообразила, что это он и был: вместо узкой укатанной дорожки, юрко ныряющей в лес — черно-белые ломти перепаханного снега, широченные следы не то громадных шин, не то гусениц, обломанные ветви по краям. Машину чувствительно встряхнуло при въезде, а затем мелко затрясло на разбитой дороге. Которая не ведет никуда, кроме нашего дома. Как это понимать? Кто туда проехал?.. когда?!

Анна повела машину медленнее, готовая в любой момент притормозить, даже свернуть в лес. Увидеть их раньше, оставаясь невидимой. В доме никого: Олаф в больнице, прислугу он сегодня отпустил, а дети… слава богу, подумала в который раз за нынешний день. Хоть что-то одно совпало так, как нам надо. Еще один поворот, и будет место, откуда можно разглядеть кусочек набережной и угол дома. Там мы, пожалуй, и остановимся пока. И, если понадобится, оставим машину.

Свернула. Притормозила. Вышла в пружинистую насыпь взрытого снега.

На набережной стоял грузовик-внедорожник с яркой эмблемой известной строительной фирмы, монополиста по региону. Деловитые оранжевые фигурки, похожие издали на тропических муравьев, сновали туда-сюда, сгружая в кузов объемистые пластиковые мешки. Анна отошла на несколько шагов в сторону, отвела сосновую лапу, открывая обзор на то место, где раньше была наша знаменитая веранда, а несколько часов назад громоздились обломки и горы битого стекла. Здесь тоже возились муравьи, сгребая строительный мусор, осматривая остовы несущих конструкций и производя другую, не идентифицируемую издали деятельность.

Интересно. Мы их не заказывали.

Она вернулась в машину, резко тронулась с места и подъехала к дому с демонстративной лихостью, затормозила на развороте с визгом, взметнув облако поземки из-под колес. Не открывая дверцы, опустила стекло и выглянула, положив на его ребро хозяйскую властную руку.

Рабочие продолжали заниматься своим делом, никак не реагируя на ее эффектное, даже чересчур, появление. Один прошел совсем близко, толкая перед собой трехколесную тележку; встретившись с Анной глазами, кивнул, только и всего.

Может быть, Олаф уже пришел в себя и первым делом прямо из больницы заказал по телефону ремонтную бригаду? Похоже на него, на нашего любимого, основательного и хозяйственного мужа. Но его лечащий врач говорила, что после обезболивающих инъекций он будет спать до завтрашнего утра. На всякий случай Анна набрала номер дежурного поста: медсестра нежным голосом отрапортовала, что господин Свенсен из вип-палаты в данный момент спит, состояние его стабильное, средней тяжести. Средней, допустим… Ему изрезало осколками все лицо, наложили восемнадцать швов — ультракосметических, клялся хирург. Впрочем, шрамы украшают мужчину, а тем более такого ультрамужественного викинга, как наш Олаф. Прикусила губу; циничны мы, однако. И вообще, пора идти домой, кормить птенцов.

Если это по-прежнему наш дом. Передернув плечами, вылезла из машины.

Рабочие здоровались мельком, не особенно отвлекаясь. В самом деле, не подходить же к ним самой, не озадачивать же странноватым для хозяйки вопросом: кто, собственно, им платит. Может, они из какой-нибудь муниципальной службы или, скажем, от Министерства по чрезвычайным ситуациям? На оранжевых комбинезонах не было никакой символики, кроме коммерческого логотипа. Недешевой, насколько мы знаем, конторы. Откуда?..

И вдруг остановилась у бывшего крыльца.

Виктор. Ну разумеется. Больше просто некому.

Нет, бессмыслица. Анна двинулась дальше, обходя кирпичное крошево, куски стекла и штукатурки, — полный идиотизм. С чего это вдруг? Да, у Виктора какой-то общий бизнес с Олафом, однако явно в стадии конфликта. У него масса других дел там, на общей нашей родине, он намеревался сразу же после переговоров вылететь обратно и, без сомнения, так и сделал, несмотря на местный, вряд ли важный для него форс-мажор. Он исчез из нашего поля зрения сразу же, как только это случилось, мы даже не заметили, когда именно, — что само по себе доказывает, мягко говоря, равнодушие к нашим проблемам и трагедиям. Как же, ведь у него до сих пор есть самое главное: его свобода. В кавычках, но по-прежнему ярко-салатового цвета.

Виктору абсолютно незачем ни с того ни с сего организовывать ремонт в доме конфликтного партнера и бывшей… союзницы, подруги? Никогда мы с ним не были ни союзниками, ни друзьями, разве что в самом начале, в щенячье-наивный период нашей свободы, тьфу. Да нет, даже тогда. Потому что никакая эйфория весеннего цвета не мешала кое-что видеть и многое понимать. И он, со своей стороны, понимал тоже. Нас с ним не связывает ничего. Ничего хорошего, мы хотели сказать.

Он мог так поступить только в одном случае. Если точно знал, что это было. Если сам был каким-то образом причастен к случившемуся… стихийному бедствию? Не смешите моих птенцов. И еще — если это зачем-то нужно ему самому. Что ж, посмотрим. Как оно замкнется, последнее, решающее звено цепи.