– Кх-кх, – кашлянув, женщина остановилась рядом со старшеклассником, заглянула ему через плечо. – Это что у тебя такое?

– Конспекты по истории.

Даже не обернулся. Ее не игнорировали, но и болтать у Даниила явно не было ни малейшего желания. Можно, конечно, выйти, подождать, пока в класс придут остальные подростки. Или, как Рябин, заняться разбором своих записей. Но Людмилу не устраивали оба варианта. Ей от всего сердца хотелось наладить с этим ребенком отношения, найти к нему подход. Во-первых, потому что она любила подобные задачи. Этакие живые головоломки, к которым надо подобрать единственно правильное решение. А, во-вторых, Людмила желала быть для Даниила не просто учителем, не просто контроллером, приставленным к нему на год, а настоящим другом.

– Можно, я взгляну? – робко протянула Часовчук руку. – Я тебе не мешаю?

– Да нет. Просто хотел кое-что повторить перед контрольной. – Никакого намека на агрессию, никакого сопротивления.

«Боже, такое впечатление, что он не мальчик, а дикий зверь! Не укусит же он меня, в конце концов!» – отругала себя Люда. Она присела рядом, с интересом рассматривая яркие надписи и многочисленные скетчи. Больше походило на замысловатые комиксы, чем на лекции по родной истории.

– Так лучше запоминается, – поняв, что учительница растеряна, пояснил Даниил. – Учеными доказано, что сплошной текст воспринимается хуже, чем такие схемы и визуальные якоря. Это я не сам придумал, прочитал в одной книге.

– Здорово, – похвалила подростка Люда. – Значит, это царь, нетрудно догадаться по короне. А это таракан. Почему таракан?

– Пруссия. Рыжих тараканов ведь называют пруссаками.

– Да уж… такое уж точно легче запомнить, чем обычный текст, – Людмила вернула тетрадку старшекласснику. – Кажется, я поняла, какой методой ты пользуешься. Так называемый инфодудлинг, да?

– О, да вы продвинутая, – без тени иронии воскликнул Рябин. – Он самый.

– Мне еще нравятся разного рода рисунки, иногда в интернете настоящие шедевры можно найти. Ты, случайно, не рисуешь?

– Нет. Только практические цели.

Кажется, разговор начал склеиваться, чему Людмила была несказанно рада. Сидя на соседнем стуле, она могла в подробностях рассматривать каждое выражение его глаз, складочку между бровями, движение уголков губ. В глубине ее существа рождалось то самое смутное ощущение, что мир вот-вот завертится подобно тележному колесу, и женщина стремительно покатится вместе с ним.

Этот мальчишка делал с ней совершенно невозможную вещь – заставлял чувствовать, что Людмила живет, остро переживать каждый момент. Никому в целом свете она не говорила об этом. Знала, что никто ее не поймет – ни друзья, ни родственники. Какие примитивные слова полились бы из их уст? Симпатия? Влечение?

«Ты сошла с ума!» – как наяву услышала Людмила голос матери.

«Подруга, прекрати, не шути так!» – подхватила вслед за ней Валерия.

«Разве это нормально? Он твой ученик!» – присоединился к хору еще один голос. И женщина с трудом узнала в этом наполненном ужасом и омерзением свои собственные интонации. Или точнее, того правильного существа, каким ее хотели видеть родители. Того, который не смел носить красные туфли и блузки без рукавов. Того, который не понимал разницы между возвышенным и развратным, считая, что любые проявления внимания между людьми противоположного пола всегда несут в себе зерно порока. Существо-автомат, существо-«все под одну гребенку».

– Даниил, слушай, у меня к тебе предложение, – кое-как заткнув эти противные голоса, вернулась из глубин разума во внешний мир Люда. – У тебя есть какие-нибудь ненужные записи, вроде этих?

– Да, должны остаться с прошлых лет, – задумался подросток.

– Отлично. Не мог бы ты их принести как-нибудь? Хочу показать моему шестому классу. Вдруг кто возьмет на вооружение. Обещаю, с возвратом.

– Нет, Людмила Алексеевна, – покачал головой Рябин. – Мне не жалко, я хоть все свои конспекты притащу, но они сделаны под меня. Так сказать, шифры и коды, ассоциации, понятные только мне. Думаю, будет лучше, если они поймут основу. Просто показать мои крякозябры не достаточно.

Людмила даже просить не смела о такой услуге, но все же решилась предложить следующее:

– Тогда, может, проведем занятие вместе? У меня классный час в четверг на пятом уроке. У вас, насколько я знаю, стоит физкультура. Ты до какого числа освобожден?

– До конца месяца. – Надо же, в голосе подростка появилось что-то кроме равнодушной лени. Заинтересованность? – Хорошо. Я приду.

– Правда? – не поверила учительница. – Даниил, большое спасибо. Даже не знаю, как тебя отблагодарить!

– Просто ставьте адекватные оценки, – когда Люда уже расслабилась, больно ударил ее подросток. – Этого вполне достаточно.

Женщина не успела ничего ответить. Телефон Рябина запрыгал по парте, вибрируя. Не спрашивая разрешения, подросток взял его и нажал «принять вызов». Ничего не оставалось, только встать и уйти, что Людмила и сделала. Ей было обидно, горько и больно. Но злиться она могла только на себя. До нее донесся голос старшеклассника:

– Слушаю? Тоня?! Да я звонил вам вчера… Что? Где я сейчас? У меня занятия в школе. Сто шестая… Да, рядом с «рыбешкой»… Минут через сорок, не раньше.

Люда мысленно достраивала разговор. Итак, некая Тоня интересовалась, где Рябин сейчас находится и когда освободится. Зачем только?

«Это не мое дело», – здраво рассудила учительница.

И все же, когда спустя час она выглянула в окно, проверить, не кончился ли дождь, то не смогла отвести взгляда от двух фигур во дворе. Рядом с Даниилом стояла дама лет сорока с темными волосами.

Не мать. Мадам Рябину учительница запомнила хорошо, еще на первом родительском собрании. Уж очень та была похожа на Даниила. Те же большие глаза и очертания носа. Тетка? Какая-то клиентка? Коллеги рассказывали, что Даня помогает отцу с его магазинами строительных материалов.

«Да, наверное», – собираясь занавесить окно и вернуться к рассказу о Некрасове, сделала вывод Людмила. И тут же поняла свою ошибку. Разве что для обычных клиенток нынче нормально так близко подходить к продавцу и так нежно гладить того по щеке. Но более странно выглядела реакция Даниила, расплывшегося в ответ в широкой улыбке.

Улыбке, которая может предназначаться только близкому человеку. Тому, к кому испытываешь особые чувства.

Крыло соловья

Символ левой руки. Является одним из связующих знаков, обычно означающий «переключение», «смещение приоритетов», «личностный рост». Рисуется спокойными тонами на небольшой площади, дабы подчеркнуть некие новые начинания в жизни, переориентирование на иные цели.