Никто не слышал от Джульетты и слова жалобы. В отличие от большинства гастарбайтеров, прибывших в Германию подзаработать денег и уехать домой, она возвращаться не собиралась. Она была обречена двигаться только вперед. В уединенной комнатушке, подсобке не больше уборной, она оборудовала ателье. Столик, стул и вешалка для одежды – больше ничего не поместилось. Розария одолжила ей утюг.

Джованни, которого совершенно разорила «свадьба века», не мог, как ни желал, купить сестре швейную машинку. Поэтому столик в ателье до поры пустовал. В передней комнате, будущем торговом зале, покрасили стены, установили витрину-холодильник, смонтировали полки и развесили картины, которые Джованни принес из дома, – живописные морские пейзажи и виды неаполитанской гавани.

К удивлению Джульетты, он поставил на полку статуэтку Мадонны, не на разукрашенном алтаре, как это делала его мать, а скромно, в уголке. Не в последнюю очередь ради Кончетты, которая рано или поздно объявится в лавке.

– Зачем это? – спросила Джульетта.

– Ну… она такая красивая…

– Но ты говорил, что не веришь ни во что подобное.

Джованни пожал плечами:

– Как знать.

И снова взялся за молоток. А Розария поставила рядом с Мадонной букет ромашек, которые собрала у дома.

Когда пять недель спустя все было готово, Джульетта с облегчением сняла грязный рабочий халат и тяжелые сапоги, влезла в джинсы-клеш, расшитые цветами. В комнате пахло свежей краской, лаком для полов и октябрьским дождем. Под потолком болталась лампочка без плафона. Джульетта прибавила звук в радиоприемнике, который Джованни установил за витриной. Было воскресенье, незадолго до полуночи, когда бывшую слесарную мастерскую огласила музыка, тотчас наэлектризовав все вокруг, включая Джульетту. Эти звуки были такими новыми, такими проникающими внутрь, такими чувственными, словно прибыли на Землю из другого измерения.

Джульетта подпевала, не понимая ни слова. Достаточно было, что эту музыку чувствовало тело. Босая, она раскинула руки в стороны, подскочила к брату и потащила танцевать. Но у Джованни ноги будто свинцом налились после долгого рабочего дня, он был слишком уставшим для Джими Хендрикса. Спать – единственное, чего ему сейчас хотелось.

Тогда Джульетта повернулась к невестке, которая полировала витрину, ухватила ее за руку и не отпускала, пока Розария не положила тряпку. Поначалу робея – как-никак она носила ребенка, – Розария быстро влилась в танец, уж очень заразителен был пример Джульетты.

А та кружила по залу, вертелась на месте, зажмурившись, – вылитая взбалмошная девчонка. Джованни налюбоваться не мог на нее и Розарию. Они подхватили его под руки с двух сторон и заставили забыть об усталости, а заодно возблагодарить Мадонну, пославшую ему этих самых замечательных в мире женщин, – после матери, разумеется. Если бы не они, Джованни ни за что не сотворил бы это чудо – собственные торговые апартаменты, где никто не смел ему приказывать и откуда его никто не смог бы выгнать.

Кроме Баумгарпии, как оказалось. И та не замедлила объявиться на пороге – с раскрытым зонтиком, в плаще, наброшенном поверх ночной сорочки, и с обвязанным вокруг головы платком. Бедняжка бежала под проливным дождем, посреди ночи, чтобы положить конец неслыханному безобразию.

– Что вы здесь себе позволяете… – прошипела она. – Сейчас же прекратите этот бедлам!

Джованни уже считал договор аренды подписанным. За годы жизни в Германии он успел усвоить, что с немцами шутки плохи. Они имели ужасную привычку говорить то, что действительно думают, поэтому «да» означало у них «да», а «нет» – «нет».

А Баумгарпия бушевала. Соседи давно попрекали ее тем, что сдала помещение иностранцам. Теперь не будет покоя и ночью, не говоря о чесночной вони, а там и до криминала недалеко. Поначалу она игнорировала их предупреждения, потом задумалась, ну а теперь все прояснилось окончательно.

Джованни пустил в ход весь свой шарм – без толку. Потом хозяйка обнаружила вешалку и утюг в задней комнате и сказала Джованни, что об ателье разговора не было, только о колбасной лавке. «Теневой бизнес», «обманщики», «пройдохи» – ее недовольство отыскало новое русло.

Джованни чувствовал, что больше не выдержит. И уже был готов швырнуть ключи к ногам фурии, но тут вмешалась Джульетта. Все это время она оставалась на удивление спокойной. И пока Джованни урезонивал Розарию, чья сицилианская гордость была ущемлена, сестра рассказывала Баумгарпии, как давно увлекается шитьем. Слово за слово – и вот уже она снимала с хозяйки мерки для нового зимнего пальто. А потом они все вместе сидели на прилавке и Джованни объяснял разницу между фабричным сервелатом и мортаделлой с тосканской фермы.

Собственно, фрау Эрне были безразличны преимущества итальянского мясного производства, она все повторяла, что после смерти мужа обедает исключительно в компании волнистого попугайчика и за эти годы оценила, сколь важно простое человеческое общение, которое было нормой в благословенные довоенные времена.

С полки, украшенной букетом ромашек, смотрела Мадонна.

На следующий день фрау Баумгартнер с трудом приволокла швейную машинку – громоздкое черное чудище венгерского производства, предположительно из переплавленных танков.

Так Джульетта получила первый заказ.

Пока Джованни днем торговал на рынке, Джульетта заправляла в лавке. А ночами шила в своей каморке. Торговля шла ни шатко ни валко. Покупателями в основном были итальянцы, немцы забредали разве что случайно. Гастарбайтеры любили выпить эспрессо из свежесмолотого кофе, а вот продукты предпочитали покупать где подешевле, в супермаркетах. Но Джованни из последних сил поддерживал лавку, ограничивая семью в самом необходимом.