Два дня Джульетта только и занималась тем, что скребла и драила. Она натянула поперек комнаты простыню, разделив на свою половину и половину Винченцо. Вешалок для одежды не было, зато имелось два матраса. Джованни забил холодильник сыром, соорудив в нем итальянскую зону. А когда Джульетта приготовила пасту, троцкисты капитулировали окончательно. Еще бы! Это ведь были не какие-нибудь там пропитанные кетчупом из тюбика студенческие макароны. Настоящая путтанеска с сицилийскими анчоусами, свежим тимьяном и каперсами с Салины. А уж после десерта – тирамису со свежим эспрессо – Джульетту единогласно утвердили в должности заведующей кухней. И даже мытье посуды защитники интересов рабочего класса согласились взять на себя.

Поздно ночью, когда Джульетта вязала при свете ночника, Винченцо незаметно выскользнул из комнаты к соседям. Алекс и Роланд куда-то слиняли, девочка посапывала на диване, а ХП курил перед мерцающим телеэкраном, на котором демонстранты опрокидывали полицейскую машину.

ХП предложил Винченцо затянуться – тот отказался. Бесцельно перебрал пластинки в психоделических конвертах, пытаясь разобрать английские названия. Cream, Procol Harum, Jim Morrison, Jimi Hendrix… Физиономии музыкантов его пугали. Нет, не в благостных посланиях заключалась правда, которую несли миру «дети цветов». Ее вместилищем были мрачные коннотации, леденящие душу смыслы – не менее жестокие и разрушительные, чем войны, против которых они боролись.

Винченцо взял с полки пластинку. Janis Joplin. Summertime. Острожно держа пластинку между ладонями, положил ее на диск проигрывателя и опустил звукосниматель. Послышался треск, из которого словно тоненькой струйкой вытекла светлая гитарная мелодия. А голос… Винченцо не приходилось слышать ничего подобного. Чистый и хриплый разом, глубокий, он вдруг срывался пронзительным криком, от которого внутри все начинало дрожать.

Девочка на диване проснулась и посмотрела на Винченцо большими блестящими глазами. ХП храпел на матрасе подле дивана. Винченцо подошел к малышке и поправил сползшее одеяло.

Энцо

С начала декабря всю Италию охватывает предвкушение Рождества, а «вся Италия» охватывает и Сидней, и Нью-Йорк, и мюнхенский Хазенбергль – любое место, где есть итальянцы. В отвоеванной у родственников гостиной Розария поставила деревянную колыбель, которую мать переправила почтой. Мария тосковала по дочери, да и Розарию, по мере того как опускался столбик уличного термометра, все сильнее тянуло на родину.

– Давай отпразднуем Рождество дома, – предложила она Джованни.

И под «домом» здесь имелась в виду не мюнхенская квартира. «Дом» означал Италию, а Италия – Салину.

– Каким образом ты собираешься везти ребенка? – отозвался Джованни.

– Поездом, а как еще.

– Но это двое суток. А при плохой погоде может не быть парома.

– Но моя мама так и не видела внучку, и твоя тоже. Как так можно!

– А как же Джульетта? Ты собираешься бросить ее одну?

Нечего было и думать, чтобы Джульетта отправилась с ними. У нее дома в Италии больше не было.

– А Винченцо? Неужели мальчику придется отмечать Рождество без отца и бабушки?

– Я не поеду, basta!

Джованни часами висел на телефоне, отчаянно цепляясь за последнее, что еще могло спасти семью, – за Рождество. Быть может, хотя бы праздник сблизит Джульетту с Энцо. Но его благие намерения были бессильны перед перекрестным огнем взаимных обвинений. Кончетта оставалась категорична, держа сторону зятя, и не упускала случая лишний раз напомнить Джульетте, что та ей больше не дочь. Джульетта же обиды никак не выказывала.

– Что мне делать, Джованни? – жаловался по телефону Энцо. – Чего стоит семья, если ее можно сбросить, как надоевшее платье? Почему она больше не любит меня?

– Я не знаю, Энцо, не знаю… – бормотал Джованни.

Дождливым вечером 9 декабря 1968 года в дверь позвонили. Никто не услышал, потому что праздник был в самом разгаре. В динамиках грохотали «Роллинги». В озаренной свечами гостиной человек тридцать студентов пили пиво, курили травку и покачивались в загадочном полусонном танце. Юноши были в брюках клеш и рубахах на голое тело – разумеется, никаких галстуков. Девушки проявили большую изобретательность по части костюмов – от кожаных юбок «ультрамини» с отороченными бахромой жакетами до комбинезонов в обтяжку и индийских сари.

На стене появилась новая надпись: Free your mind[103]. Джульетта надела платье выше колена с психоделическим узором. Винченцо наблюдал праздник со стороны. В последнее время он стал немногословен и все больше замыкался в себе. Волосы его отросли, он больше не позволял матери их стричь. Когда кто-то из гостей протянул ему бутылку пива, Винченцо взял не сразу. Потом глотнул, разглядывая девичьи ноги, но думал он только о Кармеле и ее маленьких грудках, которые так приятно накрывать ладонями.

Именно он расслышал звонок, встал и пошел к двери. На пороге стоял Энцо – с чемоданом и оранжевым гоночным велосипедом Винченцо.

Мальчик оторопел. В первый момент он перепугался, что отец сейчас все разгромит, но тут заметил, как тот бледен, просто призрак. Сильно похудевший Энцо едва держался на ногах. В запавших, потускневших глазах не было и намека на гнев.

– Я привез тебе велосипед.

Губы у него дрожали. Винченцо не нашелся что ответить.

Поставив чемоданы, Энцо крепко прижал сына к себе. Вдохнув знакомый запах пота, оливкового масла и лосьона для бритья, Винченцо вдруг понял, какой же Энцо маленький и беззащитный. Как брошенный ребенок.

Увидев мужа, Джульетта застыла посредине танца. А Энцо, как был в рабочих башмаках, прошел в центр комнаты. Студенты не замечали его. Только маленькая девочка на руках матери с любопытством уставилась на странного гостя.

Джульетте вдруг сделалось стыдно – за свое не по возрасту игривое платье, за туфли на каблуках, в которых она была выше Энцо. И тут же разозлилась на себя за это.

– Что ты тут делаешь?

Вопрос прозвучал резче, чем она того хотела. Энцо не ответил. Он стоял перед ней, и по его щекам текли слезы. И тут она поняла, что он явился сюда не с попреками, а с тоской и любовью. Но тотчас подавила подступившую волну жалости.

– Выслушай меня, – сказал Энцо, – не прогоняй сразу.

За музыкой никто не слышал его голоса, кроме Джульетты. Та оглянулась на сына, но Винченцо не больше матери понимал, что происходит. Кто-то из гостей в танце толкнул Джульетту, да так, что она чуть не упала.

– Я не могу без тебя, – продолжал Энцо. – Давай попробуем еще раз – ты, я и Винче…

– Энцо, я не вернусь.