Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем по мере приближения срока росла нервозность Розарии. Одна Джульетта была исполнена оптимизма. Когда все ложились спать, она садилась за швейную машинку. Любовно гладила пальцами отрезы – будущие платья, существовавшие пока только в ее воображении. Все происходило как бы само собой, без страха и напряжения, словно по мановению волшебной палочки.
Джульетта работала как одержимая, будто чувствовала, что осталось недолго. Вставала с восходом солнца, готовила кофе и выходила на балкон вдохнуть свежего осеннего воздуха. Ветер гнал по улице жухлые листья, которые гастарбайтер-турок убирал при помощи специальной машины. Улыбнувшись ему, Джульетта снова уходила в дом. Она была счастлива, не имея ни пфеннига в кармане.
Однажды вечером в лавку, отчаянно ругаясь, ввалился Винченцо. Рубашка залита кровью, хлеставшей из разбитого носа. Джульетта пришла в ужас. Она принялась хлопотать вокруг сына, а Джованни постарался выудить из племянника, что стряслось.
Винченцо избили в школе – во время урока и на глазах учителя. Трое на одного. Учитель спросил его что-то о Священной Римской империи, о которой Винченцо, как наследник латинян, должен был знать больше, чем остальные. Но мальчик не понял вопроса. Тогда один из одноклассников сунул ему шпаргалку, которую ни о чем не подозревающий Винченцо тут же прочитал вслух, после чего учитель влепил ему пощечину. Взбешенный Винченцо подошел к тому, кто передал шпаргалку, и ударил его с такой силой, что тот слетел со стула. Завязалась драка, в которой у Винченцо не было ни малейшего шанса. В довершение всего «гастарбайтер» оказался единственным, кто получил выволочку от учителя.
Джульетта корила себя за то, что так пренебрегала делами сына. На следующий день, не слушая возражений Винченцо, она пошла в школу, вызвала учителя в коридор и прилюдно учинила ему разнос. Багровый Винченцо стоял рядом. Теперь он еще «доносчик» и «маменькин сынок», как будто мало всего остального. Но учитель отреагировал на несдержанность Джульетты с улыбкой: мальчишки – это мальчишки, а взросление – процесс бурный. Он не стал скандалить с женщиной, говорил рассудительно и спокойно. Насколько Винченцо понял, учитель полагал, что эта школа – не самое подходящее место для мальчика.
– Но где ему место в таком случае? – удивилась Джульетта.
Учитель пожал плечами: дома, в Италии. Сам он бывал в Римини – настоящий рай.
Обозленная Джульетта отправилась к директору и спросила, где ребенку гастарбайтеров можно выучить немецкий язык. Пожилой господин тоже пожал плечами: он едва ли способен чем-то помочь. Руки у него связаны, финансы ограничены. Все учительские ставки заняты, а дополнительных ресурсов от государства не дождешься. Быть может, имеет смысл обратиться в частную школу? Как будто перед ним стояла Жаклин Онассис.
– Что же это за страна такая? – возмущалась за ужином Розария. – Неужели у них совсем нет национальной гордости?
Винченцо задумчиво возил ложкой в zuppa di fagioli[100].
– Зачем они позвали нас сюда, если ничего не хотят делать для наших детей? – продолжала Розария. – Да немцы вообще не любят детей, если хотите знать мое мнение. Вы видели вывеску на детской площадке? После шести вечера гулять запрещено. Ходить по газонам запрещено. Ездить на велосипеде тоже запрещено! Dio mio, это не страна, а казарма!
– Успокойся, Розария, – сердито сказал Джованни. – Немцы ведь тоже были детьми и все это пережили… А язык он, так или иначе, выучит.
Как выучил его Джованни – «так или иначе». Его языковыми курсами были иллюстрированные немецкие журналы, которые печатались крупным шрифтом и стоили пару пфеннигов. При том, что он сам слышал свой чудовищный акцент и сознавал, что непозволительно пренебрегает правилами грамматики. На Центральном рынке, где хозяева держали их за дрессированных шимпанзе, этого хватало. Там был свой немецкий, в рамках «принеси-подай». Да и Розария, ограниченная миром в четырех стенах, даже немецкое телевидение не смотрела.
Но Джульетта и тут не впала в уныние. Кому, как не ей самой, заняться образованием собственного сына? Она понимает логику немецкого языка, восхищается его точностью. Быть может, в ее сознании он все еще был неотделим от голоса Винсента и каждая немецкая фраза задевала в душе одну и ту же струну.
Отныне после ужина Джульетта садилась с сыном за кухонный стол и начинала урок. Винченцо узнал много интересного, пока другие дети гоняли во дворе мяч. Например, что «машина» в немецком языке не женского и не мужского рода, а нечто среднее. Что у слова «страх» нет множественного числа, а спичечный коробок по-немецки называется одним словом, да таким, что от него полагается всем валиться с ног от хохота. Вскоре подоспели и другие ученики. Итальянский мальчик Пиппо из Бари и Василис с Корфу, имевший привычку заливисто смеяться, выкрикивая неприличные немецкие слова. Пугливая турчанка Нейлан усваивала материал быстрее мальчиков, чем разжигала в Винченцо дух соперничества. Джульетта видела, что девочка неравнодушна к ее сыну, но Винче, чье самолюбие оказалось уязвлено, думать ни о чем не мог, кроме уроков.
Дети любили эти вечера. От души потешались над длинными немецкими словами, но главное – им нравилось, что о них заботятся, ведь родители-гастарбайтеры целыми днями пропадали на работе. Со временем Джульетта стала готовить на всех. Она радовалась, глядя на счастливые детские лица, но из-за уроков, готовки и хлопот в мясной лавке времени на шитье почти не оставалось.
И снова, вот уже в который раз, мечта глохла под натиском повседневности. Все как обычно: шаг вперед, два назад. Но вера Джульетты – в Германию и собственное будущее – не иссякала.
Неожиданно исчезло солнце. Зарядили дожди, и свинцово-серый туман поглотил все краски. Промозглый ноябрь проникал сквозь одежду и щели в оконных рамах. Джульетта сшила Винченцо демисезонное пальто, связала шерстяные носки. В двух чемоданах, которые они привезли из Италии, не нашлось места для теплых вещей.
Розария некстати простудилась перед самыми родами. Когда начались схватки, она лежала в постели. Джованни позвонил в больницу, но не в Хазенбергле, нет, – его ребенок должен был появиться на свет в более приличном месте. Он вызвал такси до Швабинга. У Джованни имелась медицинская страховка, которой могла пользоваться и его жена, а потому любая больница обязана была принять их наравне с немцами.
Вот такое больше всего нравилось Джованни в Германии. В Италии говорили «Ложишься в государственную больницу – не забудь составить завещание». Но Джованни знал, что немецким врачам можно доверять.
Розарию увезли в палату, а он остался ждать в коридоре, в те времена не было принято держать жену за руку во время родов. Будущие отцы томились в коридоре, нервничали, курили сигарету за сигаретой.
Джованни решил позвонить сестре, на которую оставил лавку. Он увидел его как раз в тот момент, когда Джульетта взяла трубку. Мужчина сидел на стуле, аккуратно сложив на коленях пальто и шляпу. Заметив Джованни, он как будто смутился, но потом встал и направился к нему.