– Но как ты одна поставишь его на ноги?

Джульетта отвернулась, оглядела толпу студентов и уставилась в окно. Винченцо проследил за ее взглядом. Энцо взял жену под локоть, но та отстранилась.

– Я прекрасно справляюсь, я работаю! Здесь я могу свободно дышать, понимаешь?

Энцо утер вспотевший лоб.

– В Италии будет то же самое, обещаю. Там все меняется. И студенты там такие же – нет для них ничего святого.

– Италия никогда не изменится, – возразила Джульетта. – Для этого она слишком стара… Сначала итальянские студенты выходят на площадь в поддержку Хо Ши Мина, а потом возвращаются домой и говорят: «Мама, положи пасты».

– Немцы не такие, ты полагаешь?

– Я не такая! Я приехала в новую страну за новой жизнью, Энцо… В страну, которая действительно устремлена в новое.

Энцо оглянулся на Винченцо, который стоял среди танцующих девочек.

– В таком случае я перееду к тебе. Я тоже начну новую жизнь.

Джульетта опешила:

– Что?

– Я не могу без тебя, Джульетта. И без сына. Моя жизнь развалилась. Вы единственное, что у меня есть, и я всегда буду вас защищать.

Джульетта ощутила, как ослабели ноги.

– Нет, – сказала она. – Кто будет заботиться о маме?

– Ты меня спрашиваешь? – возвысил голос Энцо. – Это же твоя мать.

На его возмущенный возглас отозвалась маленькая девочка, спросившая, а как зовут дядю. Винченцо подхватил ее на руки и отошел в сторону.

– Я люблю тебя такой, какая ты есть, – сказал Энцо. – Я всегда восхищался твоим характером и талантом. Занимайся чем хочешь. Теперь мой черед ломать себя.

Джульетта молчала, едва сдерживая слезы.

Тут их наконец заметил Роланд.

– Все в порядке?

Он подозрительно смотрел на Энцо. Джульетта кивнула. Роланд отступил.

– У тебя кто-то есть? – спросил Энцо.

Джульетта покачала головой. Подбирая слова, Энцо даже зажмурился:

– Это… как болезнь, понимаешь? Ревность… я ничего не могу с собой поделать.

Он взял ее руку, поцеловал. Джульетта почти физически ощущала его стыд.

– Ты и в самом деле изменилась. В твоих глазах жизнь… Я все сделаю, чтобы этот огонь не погас.

Джульетта отвернулась. Не желала показывать Энцо слез, которые так и не смогла сдержать.

Винченцо видел, как его родители вышли из гостиной, оставив чемодан Энцо посреди комнаты. Малышка было кинулась следом, но Винченцо поймал ее, отнес к ее матери, уложил на матрас, укрыл одеялом. Потом вернулся в коридор, подошел к закрытой двери их комнаты, не зная, что делать. Из уборной вышел незнакомый парень, предложил косячок. Винченцо взял.

Лишь около полуночи Энцо вернулся за чемоданом – пробрался к нему через гостиную, осторожно перешагивая спящих, стараясь не наступить на переполненные пепельницы, не споткнуться о пивные бутылки. Пластинка все крутилась, издавая шипение. Послышался женский стон. Энцо огляделся, увидел сына, – тот спал, свернувшись калачиком между телами. Энцо взял его на руки и отнес в комнату.

Энцо остался. Винченцо не знал, как к этому относиться. Отец был непривычно ласков, баловал маленькими подарками и возился с его оранжевым велосипедом. Джульетта и Джованни смотрели в окно, как отец и сын, оба в теплых пальто, по очереди катаются на велосипеде по мокрой жухлой листве. Джульетта озабоченно покачала головой:

– Беда в том, что я не уверена в себе.

– О чем ты? – не понял Джованни.

– Даже не знаю, смогу ли дать ему то, чего он заслуживает.

– Ты говорила с ним?

– Да. Энцо сказал, что его любви хватит на двоих. – Ее глаза наполнились слезами.

– Ты не можешь знать, как все сложится, Джульетта. Мы давно уже не дети. По-моему, мы слишком много слушали Адриано Челентано… Не стоит ждать от любви так много.

Джованни усмехнулся. Джульетта поняла, о чем он. В комнату ворвался холодной ветерок. Энцо в дверях потирал замерзшие руки.

– Джованни, поможешь мне найти работу?

Они отправились на Центральный вокзал. Джованни не спускался в бункер со дня своего первого приезда в Мюнхен. Но здесь мало что поменялось за минувшие годы. Разве что нынешние «гости» говорили на других языках. Итальянцев почти не было. Теперь рабочую силу поставляли североафриканские пустыни и просторы Анатолии. Пробираясь с Энцо к стойке администратора, Джованни улавливал знакомые арабские и турецкие слова, которые часто слышал на рынке.

– Дай ему паспорт, Энцо.

И пока немец в широком галстуке и роговых очках изучал документы Энцо, Джованни разъяснял ему, что новый соискатель не какой-нибудь малограмотный бродяга, а квалифицированный механик, много лет монтировавший лучшие автомобили в мире.

– Есть вакансии на «Фольксвагене», – предложил немец.

– В Мюнхене?

– Нет, в Вольфсбурге.

– Нет, он не может уехать из Мюнхена, у него здесь жена и дети.

– У нас не турагентство.

– Что?

Еще одно незнакомое Джованни составное слово. Энцо спросил, что происходит. Джованни перевел:

– Он хочет, чтобы ты ехал в Вольфсбург.

– Где это?

– Далеко.

Энцо покачал головой:

– Monaco[104].

Администратор нервно поправил очки:

– Послушайте, немецкие фирмы передают нам вакансии. Если хотите работать в автомобильной промышленности, вам придется выбирать между «Фольксвагеном» в Вольфсбурге и «Фордом» в Кёльне… Colonia[105], – повторил он, возвысив голос. – На сегодняшний день только это…

– Monaco, – упрямо повторил Энцо.

– Отойдите в таком случае и не мешайте мне работать. Не заставляйте людей ждать.

Немец повернулся к следующему в очереди – уроженцу Туниса лет двадцати с небольшим. Тот решительно положил бумаги на стойку:

– «Фолькесваген».

По-видимому, это было его единственное немецкое слово. Немец тиснул штемпель, решив тем самым судьбу человека, чье имя он едва ли смог бы выговорить. Быть может, этот тунисец встретит в Вольфсбурге женщину своей жизни, построит дом, заведет детей, станет членом местного футбольного клуба и со временем упокоится на городском кладбище. И все это – одним движением – определил ему чиновник в роговых очках. Энцо не выдержал.

– Сначала вы говорите нам, что у вас сотни тысяч рабочих мест… – по-итальянски сказал он человеку за стойкой. – И вот теперь, когда я здесь, стою перед вами…