– Ах, Вера… – с грустью произнес я и заплакал.

Застегивая молнию на джинсах, Эжен продолжал смотреть на меня. Что-то его тревожило, он чувствовал в странном человеке с белым ежиком на голове, без ресниц и бровей, ощущал в нем, плачущем, некую угрозу своему существованию, но списал это на неправильную химию в организме или на неумение трактовать свои волнения.

– Уходи отсюда! – велел он мне.

Утерев слезы рукавом футболки, я сказал:

– Ах, Вера! Вы бы могли быть… – я воздел руки к потолку туалета. – Могли быть… Вы уже были Верушкой, сейчас же вы некая Вера, коих тысячи!

– Дядь, – пригрозил Эжен, приобняв спутницу за плечи. – Если хочешь остаться в женском туалете, мы не против. Но дай нам пройти. Пожалуйста! Или не обижайся…

Да, я пропустил их к выходу и сам, постояв немного, вернулся в зал. Они продолжали сидеть за столиком, она грациозно держала в руках чайную вилочку и ела с помощью нее фруктовый тортик.

Я хотел обозвать ее блядью на весь зал, но услышал сирены полицейских машин. Видимо, бодибилдер вызвал подмогу. Пришлось уходить через служебный ход, и я сделал это как истинный профессионал…

Чтобы прийти в себя, я бегал следующие трое суток, набрав в актив более шестисот километров. Затем я вернулся в квартиру актрисы Извековой, принял душ, хотел было позвонить по стационарному телефону, но, вспомнив Антипатроса, сдержал себя и лег спать на неделю, поставив на пробуждение будильник. Засыпая, я уже был уверен, что планету ждут события исторического масштаба.

Вместо того чтобы отключиться от этого мира, хотя бы в грезах сна ощутить прежнее свое существо, воспоминания о нем, я увидел картины обычной жизни московских обывателей.

Мне приснилась Маша. Та самая, из валютного магазина, которую в былые лета мимоходом использовал молодой Иратов.

Я увидел ее с девочкой на руках, белокурой и голубоглазой. Маша родила ее в полном одиночестве, лишенная возможности работать в приличном месте, потерявшая друзей и отца, который отвернулся от нее благодаря стараниям того самого Фотия Прыткого, комитетчика и доносчика. Он ловко обработал всех близких Маши, обвинив ее в проституции за валюту. Тогда еще только зародилось в стране это яркое слово «путана». Как следствие – изгнание из комсомола, волчий билет и все радости, связанные с ним. Матери у Маши не было никогда – та сбежала прямо из родовой палаты, оставив в ней все ненужное, лишнее для своей жизни…

Она назвала дочь Изольдой. Что склонило женщину к такому затейливому имени для девочки, осталось неизвестным. Впрочем, сама Маша была злой особой, злой до края, единственной мечтой которой был брак с иностранным гражданином. Она ненавидела эту страну всем сердцем – за прессованную вату, которую приходилось использовать во время месячных, за скудность пищевого рациона, за занюханных и депрессивных мужчин, терпеть не могла березки в полях, и от фильма «Семнадцать мгновений весны» ее трясло. На месте Штирлица она бы осталась после капитуляции в Германии и сдалась бы американцам. А этот мудак, судя по всему, только дачку в три доски и поимел за свои подвиги и был счастлив со своей женой, как и сам артист Тихонов в костюмчике от «Москвошвеи», которого она видела в Доме кино на показе французского фильма про муки зажравшейся буржуазии. Он улыбался всем, кто его узнавал, для других был трогательно мягким, для нее же – русским никчемным тюфяком.

Чтоб вы все пропали, местные аленделоны, бельмондо и ришары!!!

Она сама выучила английский язык до совершенства, уже в восьмом классе поняв, что в СССР не останется ни за что. Она самообразовывалась, посещая музеи и театры, чтобы при встрече с тем, оттуда, не ударить лицом в грязь, тут же показав всестороннюю образованность. Она научилась готовить блюда европейской кухни по книге поварихи ресторана «Прага» Василисы Зудовой, которая, надо сказать к слову, ни в одной европейской стране не была.

Она всю свою сознательную жизнь потратила на каторжную работу над собой, чтобы в один день из-за какого-то пакостника, из-за повесы, обнулившего ее труд и будущее, потерять все надежды! Да еще в результате остаться в полном одиночестве с ребенком от смазливого разводилы на руках. Как тут не быть злой!

По первости пришлось продавать из дому все, что нажила на валютной работе, чтобы прокормить и одеть Изольду, дочь свою. Девочка оказалась с хорошим аппетитом и росла необыкновенно быстро. К трем годам, замученная материнской ненавистью ко всему и всем, она уже совсем не была прелестной – больше заурядной перекормленной толстушкой с голубыми глазами. Росла незаконнорожденная на удивление ленивой и равнодушной ко всему. То ли имя странное давило, то ли от предков лень унаследовала, сие неизвестно, да и не важно это.

За весь подростковый период она ни разу не попеняла матери, что та водит к ним в дом мужчин, которые к ее половому созреванию вытоптали к материнской спальне паркет до основания. Изольда понимала, что именно от мужчин Маши, так она звала мать, по имени, зависит ее благополучие и возможность жить как хочется. В школе ее считали неблагополучной, а в дневнике, кроме троек, других оценок не встречалось. Лишь единственная пятерочка по физкультуре сияла среди годовых отметок. Поняв, что малопривлекательна, с лишним весом, бесперспективная во всем, она упросила физрука заниматься с ней отдельно, после уроков, и за пару лет упорных тренировок похорошела. Парикмахерская, маникюр, материнский поддерживающий лифчик улучшили ее облик, сделав манкой для противоположного пола. Лень растворилась в детстве, а равнодушие осталось с ней навечно. Она рано познала интимные отношения и, конечно, первому отдалась физруку, оплатив его внеклассные труды. Наученная матерью, всегда занималась только безопасным сексом, дабы не заиметь неожиданно свою Изольду или Брунгильду, заставляла парней надевать изделие номер два без поблажек даже постоянным клиентам. Если у молодежи по неопытности не получалось натянуть резинку, девушка всегда оказывала посильную помощь, только бы не залететь. Изольда, не получавшая от близости с мужчинами никакого удовольствия, впрочем и отвращения не испытывавшая, удивлялась матери, что та умудряется сочетать солидный прибыток в дом с чувственной разрядкой. Изольда никогда не была заряжена, ее батарея была пуста, но за пользование бесчувственным телом она брала с мальчишек и подростков материальную компенсацию, которую тратила только на себя, никогда не делясь с матерью и копейкой. Конечно, ей платили не только деньгами, но и бартер юная проститутка принимала, будь то вещички там, трусики и маечки спортивные, иностранные сигареты, алкоголь, пусть болгарский, и другая всячина. Как-то ей заплатили даже сотней пластинок жвачки с вишневым вкусом… Ненужное Изольда сбывала на барахолке возле Ленинградского вокзала, и к пятнадцати годам у нее уже имелась сберегательная книжка с приличной суммой. Она родилась плоть от плоти Иратова и неутомимо ковала свое маленькое будущее счастье. Если подводить предварительный итог, равнодушная к миру Изольда пахала тягловой лошадью на ниве незаконных интим-услуг, так сказать, была второй в династии. Маша-мать и она. Неравнодушной девица была только к себе.