– Наворовал, поди, эскимос!

Почему эскимос? – хочется спросить. Жареные поросята, черная паюсная икра, три курицы-гриль, салаты, включая оливье и «Московский», куча банок с разной рыбой, водка «Столичная» – упейся, а для дам дефицитное вино «Алазанская долина».

Сели, поели, попили. Старуха Морозова единолично сгрызла целую курицу-гриль и все равно была чем-то недовольна. Народ русский размяк душой, подобрел и поднял бокал за меня как за сына команданте Че. Долго пели про коня, про партизан и «Семь сорок»… А потом квартира сгорела. Виновата была старуха Морозова, намешавшая красное с водкой и прикорнувшая с дымящейся папиросой на своей кровати; уголек поджег ватное одеяло, оттуда язычок пламени прыгнул на синтетические занавески, а там дело техники…

Тетки с детьми и сожителями, словно ведьмы и ведьмаки, сгорели в блудном костре, и только холостяк Медведев каким-то чудом выбрался из дома и стоял, наблюдая за разгулявшимся на весь дом пожаром, держа на руках старуху Морозову, которая материлась на всю округу, оповещая, что у нее в пожарище осталась сберегательная книжка на предъявителя, а на ней аж целый миллион.

– Хотела жертвовать на ремонт Мавзолея великого вождя пролетариата! – орала. – Копила!!!

Доживала в Кащенко, в спокойном отделении, умудрившись стать секретарем партийной ячейки второго корпуса… А ну тебя, эта квартира! Сколько их было – хуже, лучше… Сейчас хоть обустроился в квартире Извековой. Никто не мешает. Продолжил бег, стараясь ни о чем не думать, а просто созерцать. Небо было набрякшим, черно-серым, казалось, что вот-вот прорвется оно перезрелым чирьем и хлынет из него черная дыра.

Вбежал на Петровский бульвар, спугнув голубей, – и на тебе: гляжу, старик какой-то, поставив ногу на скамейку, подвязывает шнурочки. Одет старик в такие же кеды, как у меня, только красные, в треники и майку с трафаретом «ЦСКА». Ну и кого я узнаю в этом дряхлом спортсмене? Моего брадобрея, парикмахера, молчуна с ножницами – Антипатроса! И побежал грек в ту же сторону, что и я. Резвый, как осел на анаболиках.

– Эй, – кричу. – ЦСКА – кони!

Неожиданно Антипатрос обернулся и впервые на моей памяти ответил сквозь развевающуюся бороду:

– «Динамо» – мусорная яма! Мусарня! Кто болеет за «Динамо», у того стоит не прямо!

Я был потрясен. Заговорил!!! Тот, кто десятилетиями молчал, а может, и того больше! Я и обращаюсь к нему с радостью:

– Дорогой Антипатрос, годы молчания в прошлом!

– А тебе что?

– Мы с тобой одной крови! Сеном пахнет, ржанье слышно, ЦСКА на поле вышло!

– Кровь у людей… – проскрипел старый грек, шлепая кедами по хлябям, – а ты не человек.

– Ты ж не бегал? – удивился я.

– Это ты не бегал!

– Я всегда бегаю в честь Фидиппида! А как твою мулатку зовут?

– Зойка… А тебе какое дело? Не лезь! И вообще, это я – Фидиппид.

– Вымышленный персонаж!.. Просто красивая девушка…

– Сам ты вымышленный!

Старый грек не врал, по глазам было видно. Мне стало жаль Антипатроса. Сердце сжалось в орешек и стучало молоточком быстро-быстро.

– Сколько же ты здесь?

– Посчитай.

– Долго! И за что тебя?

– Не лезь куда не просят! Я тебя не спрашиваю, и ты не лезь, мусор!

– Мои извинения… Но Фидиппид умер, добежав до Марафона… Отбросил копыта! ЦСКА – кони!

– А потом воскрес! По-настоящему! Не как некоторые фантазеры напридумывали.

– А у тебя тоже есть телефон? – продолжал я столь неожиданную беседу с собратом.

– А что, по-твоему, у римлян телефоны были?

– Как же тогда ты узна́ешь, когда тебе возвращаться?

– Там найдут способ, – хмыкнул грек. – А ты все трубку слушаешь?

– Признаюсь, да. И сам иногда звоню, когда тоскливо…

– Ждите ответа, ждите ответа, как в справочной! – Антипатрос засмеялся, и смех его был будто кашель из прошедших веков. – Тебе куда?

– По Бульварному кольцу, – ответил я.

– А мне по Садовому! – Старый грек вновь засмеялся, или закашлял, и побежал направо, в сторону от меня.

Я сам не дурак, давно понимаю – что-то намечается грандиозное. А уж если старый грек отворил уста, то это лишь подтверждение моим выводам. Я бежал и мечтал, что вместе с этим грандиозным и со мною что-то произойдет революционное…

Небо все же прорвало, и стена собранного со всего мира дождя упала на Москву. Я хотел постоять под каким-нибудь навесом, дабы обождать ненастье, нашел длинный козырек над входом в какой-то ресторан и встал там под защитой, верней, не встал, а продолжал бег, только на месте.

И тут я увидел ее. Совершенная, нежный овал лица проявлялся сквозь мокрую витрину общепита, и даже дождь не мог смыть это чудесное изображение. В ее руке – чашечка с кофе, белая на фоне белого джемпера с вырезом на тонкой грани полуобнаженности и одетости… Верушка!!! Мне было не видно, с кем она сидит, непринужденно болтая и чуточку заигрывая. Поди, со своим Иратовым. Но как можно?.. На фиг нужно!

Я сделал шаг под падающий сверху океан и увидел молодого человека, да-да, именно молодого, лет двадцати с небольшим, удивительно похожего на старого Иратова, но это был не он! Не он, хотя как две капли! Сын? Никак нет, всех детей Иратова я знаю. Иосифа – сына Алевтины, покойника, отпрыска от Светы и девочку от Маши из валютки… Нет, этот чужой! Я глядел на незнакомца и чувствовал к нему неприязнь. Сквозь стекло носом чуял запах недавнего преступного соития этих двух, а потому, забыв про марафон, взялся за массивную ручку двери входа в ресторан, вошел в него с воинствующим видом. Мне даже было жаль старого Иратова, с которым произошло несчастье, я было пошел к молодому человеку, но в грудь мне уперлась здоровенная ладонь ресторанного менеджера.

– Куда? – с презрением прищурился руководитель смены, оглядывая мой стайл, правда изрядно вымокший. И все подталкивал меня в грудки, чтобы вытеснить в могучее ненастье.

– Так в ресторан, – ответил я.

– И чего тебе надо тут?

– Дык чаю попить, холодно на широких улицах Москвы. А почему на «ты»?

– Дома попьешь!

– Почему это – дома? – начинал злиться и я.

– А потому! У нас дресс-код! Вали домой!

– А кипяточку?

– Пшел! – Менеджер двумя руками толкнул меня в грудь, но я решил не поддаваться и стоял, словно каменная статуя, даже не шелохнувшись. Работник общепита, будучи мужчиной со статусом бодибилдера, удивился, поглядел на свои ручищи, а потом на меня. – Сопротивляться?!! – и еще раз вдарил, на сей раз кулаком под дых. Костяшки его пальцев разбились о сталь моего живота, он охнул и отшатнулся от меня, глядя на свой покалеченный кулак. Я умею, когда надо, быть побитым и защитить себя при случае могу.