Третья партия завершилась на пятнадцатом ходу изящной комбинацией, приведшей к тотальному уничтожению противника.

Как только Иосиф провозгласил «Мат», майор Белич закричал:

– Беги отсюда, парень! Беги!

От лютого бешенства, от прилившей к мозгу крови полковник вскочил, хотел было схватить Иосифа за грудки, но быстрый и легкий парень выскользнул и уже бежал по плацу к калитке, ведущей в лес, а вслед за ним неслось раскатисто:

– Стоять! Убью, жидяра!!!

Послышались выстрелы и шестиэтажная матерщина.

Иосиф до поры до времени остался целым, а Жамин и Белич примитивным образом подрались, расквасив друг другу носы… Когда, шумно дыша, разошлись по сторонам, утирая кровищу, в небе вдруг громыхнуло, и началась летняя гроза. Дождище полил знатный, обещая крепкий белый гриб.

– Из Мачулищ я, – под шум ветра уточнил Белич. – Белоруссия…

– Я твое дело наизусть знаю, – оправлял форму полковник. – Скрытый жид!

– Изволите расплатиться? – И нарочито иронично: – Господин… Кстати, президент наш приглашает жидов вернуться на родину. Встречать обещал с почестями!

– Ну и чего ты, Белич, выкаблучиваешься? – Сердце Жамина успокаивалось, кожа лица охладилась от жара, лишь немного крови осталось возле носа. – Сам выиграть не можешь, так еврея поставил! Для того и приглашает власть, чтобы вырезать всех поголовно! Суки, чужую науку подняли, а от нашей съебнули!..

– Так ты сам вызвался!

– Но ты мне о нем рассказал!

– А за язык кто тянул?

– Знаешь, что горяч!..

Те, кто давно проживал в этой военной части, регулярно принимали полковника Жамина на шахматный матч, и всегда дело заканчивалось одним и тем же – самой примитивной дракой, а потом примирением. Офицеры не были врагами, скорее наоборот – товарищами, которым не хватало чего-то по жизни: кому пыток, а кому звезды на погонах, – вот и подменяли свои желания игрой, женскими прелестями да мордобоем. Жамин сам притащил из «Крайслера» ящик новомодной водки, пожал Беличу руку и простился до следующего раза.

– До свидания, товарищ полковник!

– Да уж… Нам до господ – что еврею до генерала.

Жамин залез в свое авто, где дуло из кондиционера, и велел водителю трогать.

На следующий день привезли гроб с Тапкиным и установили для прощания на плацу. Казалось, покойный стал еще меньше, лицо усохло, и трогательно было видеть на его голове платочек: вскрыт-то был череп аккуратно, а потом кости сложили кое-как. Мертвецу по барабану!

Беличу позвонили из центра и сообщили, что к нему претензий нет, даже удивлялись, как можно в военной части аневризму диагностировать. Майор пояснял, что в эти сложные анархические времена часть старается поддерживать свой моральный дух на высоком уровне, по советским стандартам, в том числе и военную медицину. Диспансеризация – залог здоровья!

Солдаты ходили мимо гроба как сонные мухи, ускоряя шаг от странного запаха.

– Формалин, – поясняла Джульетта Гургеновна.

Казалось, что старая армянка постарела на десять лет, все не уходила от гроба, стоя на больных варикозом ногах у изголовья, поглаживая платочек на голове Тапкина… Вечером армянскую бабушку проводили до комнаты, напоили валерьянкой и оставили в одиночестве. Поварихи под покровом ночи таскали ведрами быстро тающий лед, обкладывая им мертвое тело Тапкина. Завтра приезжают родители умершего, и все должно иметь приличный вид.

Белич всю ночь пил выигранный «Русский стандарт», опьянел достаточно и все предлагал Иосифу стакашку на помин души Тапкина и за выигрыш у Жамина. Иосиф пить отказывался, а есть ел, так как бабы с кухни нажарили рыбы пропасть…

– Вот так вот, жид… – сказал напоследок майор рядовому Бродскому. – Такие дела! – после чего отбыл на ночевку.

А на следующее утро за Иосифом приехала черная «Волга» с генералом, командующим округом, и Митей Шварцем. Беличу было велено доставить немедленно дело курсанта Бродского и его самого.

– Не виноват он! – пытался защищать парня протрезвевший, но болеющий похмельем майор, думая о пакости Жамина, но генерал строго велел не мешать.

– Да комиссуют его по болезни, – успокоил Белича Шварц.

Иосифа увезли в Москву, улучшили матери жилищные условия, все же отыскав в юноше с IQ 180 призвание, а вместе с ним и смысл для его жизни. Будто он сам не знал его…

12

Каждый год я бегаю в конце зимы марафон в честь римлянина Фидиппида, которого не существовало. Вообще, римляне многое нафантазировали в истории, придумав богов и кумиров для воспитания своих жен и детей, чтобы спать с ними и изменять им. Но творческие люди были эти парни. Мир поменяли, поди, Творца удивили… В общем, люблю, когда капель, ручьи… Надеваю тренировочные штаны с растянутыми коленками, кеды, сохранившиеся с пятидесятых, маечку с трафареткой «Динамо» на груди – и…

Короче, побежал. Шлепаю по тающему снегу, а народ глазеет на меня, как на ненормального. То ли одет как-то не так, то ли еще что… Мне мой облик очень нравится. Как раз нынче модные тенденции в спортивной одежде – ретро. И «Адидас» имеет ретролинию, и «Фила». Странные люди в городе Москве. Улыбку встретишь, если, поскользнувшись, грохнешься об лед. Поскользнулся и грохнулся физиономией прямо в грязный снег. Сколько радости принес окружающему миру! Девчонки-студентки хохотали, парни им по привычке вторили, типа заигрывая на моей беде, хотя у самих в штанах поселилась беда так беда! Все они вчера поутру обнаружили себя евнухами. Даже старуха, которой жизни-то осталось полтора дня, лыбилась беззубыми деснами, глядя, как я красиво бегу.

– Тебя, бабка, простят! – пообещал я. А потом, поглядев на мир вокруг, проговорил неслышно: – А вас – нет!

Дотрусил до Бульварного кольца и побежал по чищеному. Неожиданно встретил престарелого мужика и признал в нем своего давнишнего соседа по коммуналке Медведева, который когда-то выселить меня хотел, заручившись поддержкой соседей-подлецов… Побежал помедленнее и говорю так спокойно:

– Помнишь меня, Медведев?

А он с сумками – мол, из «Пятерочки» возвращается с продуктами, – посмотрел на меня, и словно вчера расстались:

– А, это вы, ЕЕ…

– Так точно.

– Не меняетесь, будто старость не для вас.

– Бегать надо, товарищ Медведев. Теперь-то между ног ничего не мешает?

Сосед явно не хотел меня слушать, а потому остановился, будто отдохнуть. А мне же нельзя прерывать свой грациозный бег – я на марафоне, пришлось оставить Медведева, но ассоциативный ряд привел меня в ту противную квартиру, в которой мне не давали жить спокойно…

Как и обещал, я к вечеру соорудил стол в общественном помещении, одна из мамок застелила его белой скатертью, на которую я выставил столь дивные угощения и в таком количестве, что даже старуха Морозова пустила слюну, но и прокомментировала на случай: