Син делает глубокий вдох, толкает дверь и кричит:

— Хе-е-ей, всем привет!

Дети визжат и радостно облепляют его со всех сторон. Расплываюсь в улыбке — это чересчур мило. Айна рядом со мной вздыхает и смахивает слезу. Мое сердце сжимается от боли, глядя на маленьких детишек, совсем крошек. Почему же их не определили в фостерные семьи (другими словами приемная; семья, которая занимается воспитанием детей)?

— Син! Син! Син! — кричат малыши, прыгая вокруг парня. На лице Эванса сверкает такая счастливая улыбка, что я теряю дар речи.

Пока он обменивается со всеми приветствиями, мой взгляд скользит по небольшому помещению: вокруг игрушки, небольшие стульчики и столики, стеллажи с детскими книгами. На одной из стен рисунок: дом, три человеческие фигурки и солнышко. Папа, мама, ребенок — детская мечта, которая сбывается не у всех. В уголках глаз собираются слезы от увиденного, и я отворачиваюсь, слыша глубокий голос Сина.

— Джи, иди сюда, — подзывает он. Неуверенно подхожу, оглядывая детей, и стараюсь сдержать зашкаливающие эмоции.

— Ребятки, познакомьтесь — это Джи, — кивает на меня Эванс, и я чувствую на себе десяток любопытных пар глаз.

— Ди? Твоя девушка? — пищит маленькая девочка в желтом платьице. Прикрываю рот ладонью и кошусь на оторопевшего Сина.

— Да-а-а, Ния, Джи моя девушка, — отвечает парень, а я посмеиваюсь.

— Ты ее любишь? — продолжает безобидный допрос ребенок, не осознавая, что вводит бедного Эванса в ступор.

Еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, глядя, как тушуется Син, и решаю спасти ситуацию:

— Мы привезли вам подарки.

Дети вытаскивают из пакета игрушки, и затем устраиваются на ковре в кружок вокруг нас с Сином, закидывая парня множеством вопросов.

— Шин, сыграй, — говорит беззубый мальчик с черными кудряшками на голове.

— Сыграй! Сыграй! — подхватывают остальные.

— Джи, попроси у Айны гитару, — поворачивается Эванс, я киваю и выхожу, через пару минут возвращаясь с инструментом в руке. Дети радостно пищат и хлопают в ладоши, маленькие глазки горят, а на лицах улыбки от уха до уха. Син поет, и остается только потрясенно слушать и удивленно смотреть на парня, которого просто не узнать.

— Помогай, — толкает он легонько меня плечом, покачиваясь из стороны в сторону с гитарой в руках.

Все-таки Син Эванс удивительный. Не могу налюбоваться им, полностью загипнотизированная ярким образом и бархатным тембром. Он поет, играет на гитаре, малыши подпевают ему, и это заставляет сердце трепетать от нежности. Да, я во власти чарующего голоса, как и детки, которые смотрят на него во все глаза. Наши взгляды встречаются, на его губах играет ласковая (ласковая!) улыбка, а мое сердечко совершает кульбит, ухая в район пяток.

— Синъити, прости, но скоро ужин и отбой, — появляется в дверном проеме Айна.

— Да, я помню, — Син откладывает гитару и прощается с детьми. Они не хотят его отпускать, повисая на шее.

— Так ты ее любишь? — не унимается Ния. Забавный ребенок.

— Конечно.

Пораженно выдыхаю, вопросительно посматривая на Сина, который сидит перед девочкой на корточках.

— А ты его? — поднимает она на меня большие голубые глаза. Эванс кривляется и играет бровями, проговаривая одними губами: «Признавайся».

— Э-э-э… да?

Ужас. Почему мне так неловко? Сразу же смущенно отворачиваюсь, ощущая на себе его пронзительный взгляд, и тушуюсь еще больше. Ния искренне улыбается и убегает к остальным детям. К нам подходит Айна.

— Синъити, спасибо, что навестил, — карие глаза женщины снова на мокром месте, и даже у меня щиплет в носу, от нахлынувших эмоций.

— Айна, не стоит благодарить…

— Да благословит вас Господь. Вы очень красивая пара. Я счастлива, что у тебя такая девушка, мой мальчик, берегите друг друга.

— Да, конечно, — бормочет Син, поглядывая в мою сторону. — Я постараюсь чаще заезжать.

— Ты же знаешь, как я вам рада с Черелин, а дети — тем более, — говорит грустно Айна.

Большую часть пути к моему дому мы молчим, слушая песни. Я пытаюсь переварить произошедшее, не зная, с чего начать. Сегодня Эванс в который раз дал понять, что он загадка. Кто бы мог подумать, что парень занимается благотворительностью и навещает маленьких детей-сирот, играя им песни? Но больше всего впечатлило, что он пел, беззаботно улыбался и смеялся. Его ничего не смущало, он был самим собой, искренним и настоящим.

Внедорожник тормозит возле моего дома, и Син заглушает мотор. Не могу подобрать правильных слов, потому что такой Эванс для меня — новинка.

— Почему их не берут в фостерные семьи? — нарушаю молчание и кошусь на его задумчивое лицо.

Син бросает отрешенный взгляд и смотрит в лобовое стекло.

— Потому что не всем нужны брошенные дети, Джи. Поэтому и появляются такие приюты, где за ними присматривают и заботятся. Возможно, кому-то из них повезет, и попадется добросердечная семья.

Мне становится грустно и больно: малыши совсем не имеют понятия, что такое материнское тепло и любовь. Не знаю, что происходит со мной… Либо это день откровений, либо нахлынувшая волна печали и скорби, после посещения приюта, но я тянусь к Эвансу и нежно целую. Сначала неуверенно, заглядывая вопросительно в потемневшие сапфиры; затем со всем отчаяньем, силой, отдачей, стараясь передать гамму чувств, которая бушует внутри меня. Перелажу к нему на колени и обвиваю шею руками, зарываясь в мягкие волосы. Пальцы Сина поглаживают спину, влажные горячие губы проходят по скуле, шее, а я издаю тихий вздох, целуя его вкусно пахнущую кожу в ответ. Я и не представляла, что можно до такой степени быть слабой и по уши влюбленной. Дарить всю себя, не стесняясь и не жалея об этом, чтобы он чувствовал и знал, что творится внутри, когда я рядом с ним.

Расстегиваю рубашку, ощущая под пальцами гладкую кожу, твердую подкаченную грудь, и это заводит еще сильнее. Я не могу сдержаться и стону в его приоткрытые горячие губы.

— Стоп… — шепчет хрипло Син и отстраняется, впиваясь пальцами в мои бедра, и с силой сжимает их.

— Не порть момент, ты же не Оззи, — дразню его и прикусываю нижнюю губу, слыша рык. Ткань юбки ползет вверх, как и ладони Эванса по моей талии.

— Хочешь, чтобы я сорвался и твой первый раз был в машине? — сипло бормочет он в мои губы, и наши глаза пересекаются в полумраке.

— Главное, что с тобой, — прислоняюсь к его лбу и провожу ладонью по щеке. — Хватит разговоров, Эванс. Даже Чино Морено снова поет для нас.

Чувствую его улыбку и дыхание на вспотевшей коже, растворяясь в этом моменте, миге, словах.

— Так что… Все, что я хочу — это ты, — подпеваю вокалисту,