Митридат… Даипп взволнованно поёрзал на подушках, вдруг показавшихся ему твёрдыми, как морская галька. Этот волчонок исчез, словно в воду канул. И это несмотря на то, что им занимался лично он. А о своей персоне жрец был высокого мнения.

Где скрывается Митридат? Эта загадка не давала покоя жрецу ни днём, ни ночью. Одно время люди Авла Порция Туберона напали было на след царевича, но он опять скрылся, отправив наёмников к праотцам. Жрец ярился — впервые на его памяти не помогает ни всесильное золото, ни вся мощь государственного сыска. А что если Митридат всё-таки сядет на престол? От этой мысли главному жрецу стало дурно. Его чело покрылось холодным потом, а сердце забилось, затрепыхалось в груди, как заячий хвост. Спаси и сохрани, богиня Ма… Жрец задёрнул занавески лектики и зло прикрикнул на рабов-носильщиков, чтобы они наддали ходу.

Иорам бен Шамах тоже увидел носилки своего злейшего врага. И поторопился зайти в ближайшую харчевню, чтобы скрыться с глаз бывшего приятеля. Но и спрятавшись среди разномастного городского демоса, иудей не стал чувствовать себя увереннее и спокойнее — за ним по пятам шли два сикофанта главного жреца, следившие едва не в открытую за бывшим царским лекарем.

И всё же именно сегодня бен Шамах должен был избавиться от соглядатаев любой ценой: его ждал в условленном месте начальник царской хилии Диофант с важными вестями.

Иудей, для вида выпив в харчевне скверного вина и быстро расплатившись, вышел наружу и неторопливо зашагал по улочкам Синопы в направлении горы Педалион, в это летнее утро казавшейся огромным золотым самородком в шершавой каменной оправе. Сикофанты, уже навеселе, шумно топали шагах в десяти позади, задевая глупыми шутками праздношатающихся гетер. Те отвечали бранью и непристойностями, от чего сикофанты ржали, как помешанные.

Наконец Иорам Бен Шамах добрался до жилища брата по вере, ессея-сапожника. Неуютный длинный дом, где проживала многочисленная семья сапожника, служил ему и мастерской. Развернув перед входной дверью свёрток, который он нёс подмышкой, иудей достал стоптанные сандалии и постучал деревянным молотком, подвешенным за рукоятку. Ждать пришлось долго. Но вот дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился хмурый каппадокиец, мелкий в кости и взъерошенный, словно спросонья.

— Ну? — буркнул он неприветливо, будто не узнав иудея.

— Вот… нужно починить, — робко протянул тот сандалии — с таким расчётом, чтобы их увидели торчащие неподалёку сикофанты.

— Всего-то… — пробрюзжал сапожник, разглядывая прохудившуюся обувь. — А деньги, чтобы заплатить за работу, у тебя есть?

— Сколько надо? — вытащил тощий кошелёк иудей.

Опальный царский лекарь, и в лучшие времена одевавшийся неброско и скромно, теперь и вовсе носил старое рубище, подпоясанное простой верёвкой. Конечно же, у иудея деньги водились, но он знал, что делал. Даже придворные роптали, осуждая царицу за то, что своим неразумным повелением она запретила им лечиться у столь просвещённого и опытного врачевателя и этим довела его до нищенского положения.

— Ладно, заходи, — оценивающим взглядом посмотрев на кошелёк, милостиво пригласил сапожник. — Подождёшь немного, я быстро управлюсь…

Едва входная дверь затворилась, сапожник упал на колени и истово облобызал руку несколько смутившегося иудея.

— Прости меня, о учитель, за мою дерзость! — с жаром воскликнул ессей. — Но я поступил, как ты меня учил.

— Встань, брат мой, — протянул правицу лекарь. — Ты всё сделал верно. Прими моё благословение и веди к тому, кто меня ждёт.

Нетерпеливый и импульсивный Диофант, переодетый в одежду простого воина, мерил шагами крохотную комнатушку в глубине мастерской. Отсюда начинался тайный подземный ход в заброшенную каменоломню; им нередко пользовались ессеи для своих собраний в мастерской сапожника, ибо дом Иорама бен Шамаха находился под надзором сикофантов Даиппа.

— Хайре, — по-эллински приветствовал иудея Диофант; они обнялись.

— Здравствуй, мой мальчик, — любуясь крепкой статью сына Асклепиодора, сказал Иорам бен Шамах. — Мы так давно не виделись…

— Эта взбалмошная селевкидская сука у меня уже поперёк горла стоит, — со злостью молвил Диофант. — Скоро на царскую хилию римляне будут выливать ночные горшки. Наша служба хуже рабства. Мы теперь сторожим эргастул, гоняемся по горам за бунтовщиками, на поверку оказывающимися всего лишь обнищавшими земледельцами, не уплатившими вовремя налоги. А по ночам обслуживаем вакханалии приближённых и самой царицы. Пьянство, разврат… О, боги, я или сойду с ума, или брошусь на меч!

— Успокойся, Диофант, ты воин. Негоже тебе уподобляться изнеженным женоподобным мальчикам, которых пользуют придворные Лаодики. У нас есть цель, высокая цель, и из-за неё стоит потерпеть ещё немного.

— Извини, учитель, ты прав… — Диофант глубоко вздохнул, чтобы обрести утраченное равновесие духа. — У меня важные новости.

— Митридат?..

— В полном здравии и шлёт тебе лучшие пожелания.

— О, Сотер, благодарю тебя… — подняв глаза вверх, шёпотом произнёс лекарь. — Где он, что с ним?

— В очень надёжном месте. Его приютил царь Малой Армении Антипатр. В целях безопасности Митридат носит другое имя.

— Антипатр знает?..

— Да. Но только он один. Антипатр очень привязался к Митридату. По моим сведениям, он прочит его в свои наследники.

— Это хорошая новость, — с удовлетворением прикрыл веки Иорам бен Шамах. — Благородный камень не потеряется среди обычных. Антипатр мудрый правитель, Митридат многому научится у него.

— Ты, как всегда, прозорлив. Антипатр нанял для Митридата лучших преподавателей. И он очень доволен блестящими успехами царевича.

— Кто ещё знает, что Митридат в Малой Армении? — вдруг встревожился иудей.

— Только Моаферн; он и разыскал Митридата. На царевича снова покушались, но он сумел избежать и этой опасности. Митридат не по годам мудр и осторожен.

— Хвала всевышнему… — скупая улыбка озарила морщинистое лицо лекаря. — У мальчика большое будущее…

Царица Лаодика с нетерпением ждала жреца Даиппа. Она в одиночестве завтракала в огромном триклинии царского дворца, переоборудованном на римский манер.

Судя по её наружности, царская китара оказалась для Лаодики нелёгкой ношей. Она подурнела, располнела, большие, выразительные глаза потускнели, а в уголках чувственных губ притаились жёсткие складки. Ненакрашенная, в поношенном пеплуме, царица была похожа на простолюдинку, матрону большого семейства, которой некогда следить за своей внешностью.

В триклиний, громко топая римскими котурнами, вошёл стратег Клеон. Годы, проведённые на вершине власти, наложили отпечаток на лицо смазливого юноши, женского угодника. Некогда румяные щёки покрывал густой загар, приобретённый Клеоном в карательных походах против недовольных подданных, — из-за отсутствия настоящих сражений, главный стратег Понта искал воинскую славу и триумфы, усмиряя нищих и обездоленных, вооружённых в лучшем случае вертелами и рогатинами. Выражение легкомысленного веселья, присущее Клеону в годы юности, теперь сменилось на неприступное величие и значимость. А припухшие от частых возлияний глаза метали молнии гневливого самолюбия, временами превращавшимися в холодные огоньки брюзгливого цинизма великого государственного мужа.