примеру. Конечно, слова, которые я услышала, были мерзкими, но зачем ему объясняться?

Может быть, это душевная потребность плохого мальчика, склонного предаваться размышлениям. Ему нужно контролировать свой имидж.

– Я разговаривал с моим другом, который в Дублине… Бывшим другом, Оуэном. У него был роман с Нив как раз перед тем, как она умерла.

Я открываю рот и снова закрываю, затем выдыхаю:

– О!

Я придумала имидж Нив: она трагическая и преданная. Не изменница. О!

– Я выяснил это за несколько недель до того, как Нив поставили диагноз. Но их связь началась за несколько месяцев до этого. Она очень часто куда-нибудь ходила вместе с подружками. Я что-то заподозрил и однажды заявился в бар, куда она ушла. И я застукал ее: она целовалась с Оуэном.

– О боже.

Лукас откидывается на спинку кресла.

– В любом случае у нас были проблемы. Мы поженились слишком молодыми, потому что ее семья не желала, чтобы мы жили во грехе. Нам не следовало вступать в брак. Между нами не было дружбы, а ведь это всегда должно быть основой, верно?

Я откашливаюсь и киваю.

– Я мог бы сказать больше, но не хочу говорить о ней плохо. Ведь я знал, что у нас все кончено, еще до Оуэна. Это было лишь подтверждением. Я бы расстался с ней, даже если бы не знал о связи с другим мужчиной. Но так уж вышло.

Я снова киваю, словно понимая. Но на самом деле я ничего не понимаю. Хорошо, что алкоголь уже начал действовать.

– А потом она узнала, что больна?

– Да. Мы уже договорились, что она переедет. А потом она пошла на обычный осмотр – у нее были головные боли, – и ей сказали, что нет надежды. Это был неоперабельный рак.

Голос Лукаса становится хриплым. Я знаю, что когда улягусь в постель сегодня ночью, то целый час буду пытаться вообразить, каково это. Она ушла от тебя – а теперь покидает навсегда.

– Они дали ей шесть недель. Она прожила восемь. Я сказал ей: просто уходи и будь с Оуэном, а остальное мы уладим.

– Это героизм, – говорю я. – Я действительно так думаю. Невероятный героизм с твоей стороны.

– Это так выглядит, да? – отвечает Лукас. – Как ни странно, никакого героизма с моей стороны не было. Когда она сказала мне, что ее дни сочтены, то добавила, что это ничего не меняет между нами. И я почувствовал облегчение. Я переживал за нее, но опухоль не заставила бы нас снова полюбить друг друга и ничего бы не исправила. Я оказался бы в гораздо худшем положении, если бы она сказала: извини, что мы стали чужими и я трахалась с одним из твоих лучших друзей. Но мы же можем снова стать мужем и женой на то время, что мне осталось? Я бы не знал, что делать.

Я снова киваю.

– Но ей тоже хотелось сохранить все в тайне. Она знала, что многие друзья и родные осудят ее за связь с Оуэном. Мы должны были пройти через все это, демонстрируя единство.

– Никто не знал, что вы расстались?

– Никто. Я сказал Девлину после похорон. Они с Мо уже объявили, что назовут свою дочь в честь Нив, и он был связан словом. И знаешь, – Лукас трет глаза и улыбается, – это красивое имя. И они любили ее.

От усталости у него усиливается ирландский акцент.

– Теперь что касается откровенного разговора по телефону. Нив взяла Кита к Оуэну, когда болела. Не мог же я сказать «нет». Когда Нив умерла, Оуэн отказался вернуть его. Сказал, что это ее предсмертное желание – чтобы он остался у Оуэна. А я сказал: Кит не принадлежал ей, так что она не могла его дарить. Можешь вообразить, как страдает Оуэн! В данный момент он видит все в искаженном виде.

– О? Значит… Кит твой?

– Ну да. Он никогда не был собакой Нив, я взял его щенком. А дальнейшие события напоминают детектив. Нам с Девлином пришлось похитить Кита у Оуэна. Дев выманил запасной ключ у парня, который ремонтировал квартиру Оуэна. Затем мы установили наблюдение, проникли в дом, когда он куда-то вышел, и забрали Кита.

– Потрясающе!

– Да. А вскоре я приехал работать в Шеффилд, так что мы с Китом сейчас на безопасном расстоянии от разгневанного Оуэна. А он… громкоголосый. Думаю, это подходящее слово.

– Разве ему не стыдно, что он спал с твоей женой и не хотел отдавать твою собаку?

Лукас делает большой глоток виски.

– Совсем наоборот. Он считает, что наконец освободил Нив от опостылевшего брака – только чтобы потерять ее. И он жертва. Он думает, что поскольку любил ее, то имеет право причинять боль. Но он сказал…

Лукас делает паузу, и я вижу, что он собирается с духом.

– Он сказал, что, возможно, наши ссоры вызвали у нее стресс, который явился причиной рака. Я ни на минуту не поверю, что наши пререкания с Нив убили ее. Но услышать такое! Как будто это я довел ее до безвременной могилы.

– Лукас, это… – Желание держаться в стороне от всего этого сменилось стремлением быть другом, в котором он нуждается. – Несчастливые пары ссорятся и говорят вещи, о которых позже будут постоянно сожалеть. Ты же не знал о том, что ждет за углом, так же как Нив или Оуэн. Сказать такое – значит быть неспособным на сочувствие… Какой ублюдок.

– Спасибо. – Он допивает виски. – Не возражаешь, если я выпью еще? Тебе налить?

Кивнув, я передаю ему стакан. Лукас уходит на кухню, и теперь слышится только тихое похрапывание Кита.

– Погоди-ка… – говорю я, когда возвращается Лукас. – Вот почему ты не хотел, чтобы я гуляла с Китом?

– Да. Оуэн непредсказуем. Я не упускаю Кита из виду на случай, если он решит увезти его в Ирландию. Я был вежлив, когда отказал тебе?

– Ты не был вежлив, – смеюсь я, и Лукас говорит:

– Прости.

Следует краткое молчание.

– Я не знаю, как оплакивать Нив. Не существует руководств относительно того, как горевать о смерти той, которую хотелось убить.

– Попробуй сходить к психоаналитику. Они действительно помогают.

– Правда?

– Я тоже ходила к одному, – говорю я. – В тех случаях, когда отношения с человеком, который умер, были сложными, мой психоаналитик применял аналогию с чистой и загрязненной раной. Чистая рана все равно рана, но она лучше заживает. А когда она как после взрыва шрапнели и туда попадает инфекция, то и заживает дольше и по-другому. Следует признать, что эти раны отличаются друг от друга.

Я никогда