– Она может поехать, если хочет, – говорю я.

– Ты, поджигатель, заткнись, – говорит Джеффри. Затем поворачивается к маме: – Пэтси, ты не должна ехать, потому что он был мерзким старым распутником, и все это притворство. Просто скажи им «нет». Хватит! Они достаточно взрослые, чтобы услышать это.

Вау. Он выступает, как тогда передо мной, но теперь уже на публике. Теперь мне известно, что мама знала. Но знала ли Эстер? Я бросаю на нее взгляд, а она с потрясенным видом смотрит в мою сторону. Непонятно, знает ли она. У нее растерянный вид.

Майло спрашивает:

– Что такое «растутник»?

– ТЫ МЕРЗКИЙ, – вдруг изрекает Нана Хогг, обращаясь к Джеффри. – Мерзкий человек.

Все головы поворачиваются к ней. От волнения я забыла, что она здесь, и подозреваю, что все тоже забыли.

– Нан! – восклицает Марк.

– Перестань помыкать ею, – она указывает спицами в мою сторону. – Так же как ты помыкаешь ею, – она тычет спицами в сторону мамы.

Черт возьми, Нана Хогг феноменальна.

Джеффри становится пунцовым.

– Я не унижусь до того, чтобы оскорбить пожилую леди, однако…

– Я повидала таких, как ты. Хеймиш, муж моей подруги Мардж, обычно заставлял ее и детей есть хлеб, смоченный в свекольном соке, а сам жрал бифштексы и спускал всю зарплату на бегах. Ты мне его напоминаешь. Такой же гнусный.

– Нана, ты действительно должна прекратить… – в отчаянии говорит Марк.

Меня разбирает смех. Я не собираюсь никого оскорблять, но не могу сдержаться. Просто блеск!

– На каком основании вы называете меня плохим мужем? – обращается Джеффри к Нане Хогг.

– Ты деспот. Дай ей поехать на могилу мужа.

– Я же ей не запрещаю.

– Вы только что сказали, чтобы она не ехала, – вмешиваюсь в разговор я. – И оскорбили моего отца. Назвали его распутником.

– Да. Интересно, кто из его детей пошел в него?

У меня отвисает челюсть.

– Не смейте так разговаривать с моей сестрой, – говорит Эстер, удивив нас всех. Да, это превратилось в кровопролитную битву, в пьесу в одних декорациях. Мама застыла, как статуя, с широко раскрытыми глазами. Марк за несколько минут постарел на целый год.

– Нет ничего плохого в том, чтобы немного развлечься, – говорит Нана Хогг. – Если бы у меня все еще была такая фигура, как у нее, я бы тоже прожигала жизнь.

– Ну все, хватит. – Джеффри встает и, нарочито производя много шума, забирает свой пиджак с вешалки в холле. Мы прислушиваемся, мама остается неподвижной. Инстинкт подсказывает ей, что нужно быть на стороне Джеффри, но даже она бывает не уверена в своей правоте.

Он выходит из дома и садится в свой автомобиль. Его хорошо видно из окна в эркере. Мотор работает, дверца со стороны пассажира открыта для мамы, которая должна послушно следовать за ним.

– Мне выйти и поговорить с ним? – спрашивает Эстер Марка, и даже Марк пожимает плечами.

Нана Хогг безмятежно вяжет. Я поворачиваюсь к маме:

– Мама, не слушайся его. Он вел себя как подонок. Пусть хорошенько подумает ночью и вернется завтра.

– Она права, – говорит Эстер.

Мама смотрит на нас, затем переводит взгляд на окно. Джеффри хлопает дверцей, закрывая ее. Вспыхивают задние фары, и он уезжает, шурша по гравию. Мама говорит то, чего я меньше всего ожидала:

– Джорджина, у тебя есть сигареты?

31

Мы стоим в саду Эстер, дрожа от холода, и курим ментоловые сигареты, которые Эстер удалось раскопать в дальнем уголке буфета. Увы, я не могу угостить маму своими сигаретами.

– Мне так жаль, Гог, что тебе пришлось вот так узнать про папу, – говорит Эстер.

– О, Эстер, я знала, – отвечаю я. – А я не думала, что вы обе в курсе. Как вы узнали?

– Я увидела папу с ней, когда он якобы был у Грэхема. Я была с моими друзьями, а он выходил из «Аткинсонз», и они держались за руки. Я пришла домой и рассказала маме. Мне тогда было около десяти лет.

Как давно.

– Я все равно знала, – говорит мама. – Почти с самого начала. Он думал, что может приходить домой и от него будет пахнуть духами, а я ничего не замечу. Дурак.

– А ты как узнала? – обращается Эстер ко мне.

– Я застала папу… – гм-м, лучше пока быть осторожной, – когда он договаривался с женщиной по телефону о встрече. Это были первые выходные, когда я приехала домой из университета. Мы крупно поссорились из-за этого, как раз перед тем, как он умер. Я думала, что должна молчать. Ведь папы уже не было.

– А мы считали, что лучше скрыть это от тебя любой ценой. Ты всегда была так близка с папой и возвела его на пьедестал. Мы не хотели сбрасывать его оттуда, – объясняет Эстер.

– Спасибо, – говорю я, нахмурившись. Значит, они защищали меня.

Мама выпускает дым тонкой струйкой. Как странно видеть ее с сигаретой! Я знала, что она курила в двадцать лет. Но она бросила, когда была беременна Эстер, и никогда больше не начинала.

– Ее звали Грейс. Они встречались десять лет. Познакомился с ней на работе. Не хотел от нее отказываться, – говорит мама. – Она никогда не была замужем, так что всегда была в его распоряжении.

– Как это подло, – говорю я. – По отношению к тебе и к ней. Мне не нравится то, что она делала, но, держу пари, она думала, что у них любовь и папа может уйти к ней.

– Не ожидала, что ты такое скажешь, – замечает мама. – Я думала, ты будешь винить меня за то, что я сделала его несчастным.

Я люблю маму, но иногда мне не верится, что у нас одинаковые ДНК.

– С какой стати мне тебя винить? Ты же не виновата, что он тебя обманывал.

Мама кивает:

– И все равно я рада, что ты не знала. Тебя бы это очень огорчило, не так ли? – Она подталкивает локтем Эстер.

Эстер кивает, ковыряя землю носком туфли:

– Было трудно относиться к нему по-прежнему.

Теперь я понимаю, почему Эстер была таким надменным тинейджером, и почему ее раздражала моя близость с папой, и почему она хлопала дверями.

– С чего это Джеффри вдруг стал столь щедро делиться информацией? – спрашивает Эстер. – Кто дал ему право? Ведь мы только сказали, что едем на могилу, а не воздвигаем статую.

– Думаю, он ревнует, – говорит мама.

– К мертвому? – насмешливо произношу я, но затем понимаю, что лицемерю. Мне вспомнилось, что я чувствовала, глядя на фото покойной Нив.

– Знаю, с ним бывает трудно, но мне нужно быть осторожной, девочки. Финансы-то у него.

– Мама, у тебя есть все права