– Ты сказала, что вы с папой были близки? – говорит Лукас.

– Да.

– Тогда твой папа знал, что ты любишь его. И он любил тебя. Если бы он был здесь, если бы у него было еще пять минут – что бы он сказал тебе? Он бы сказал: «Я не могу поверить, что ты сердилась на меня, когда я видел тебя в последний раз»?

Подумав над этим, я мотаю головой.

– Конечно нет. Он бы сказал: «Мне так жаль, что я под конец разочаровал тебя». Но тебе не нужны его извинения. И ему не нужны твои.

Это такие проникновенные слова, в них столько чувства.

– Спасибо тебе, – говорю я. – Большое спасибо за то, что сказал это.

Лукас пристально смотрит на меня.

– Это случилось, когда тебе было восемнадцать? – спрашивает он.

– Да, восемнадцать. Мой первый семестр в университете, зимой.

Я могла бы поклясться, что для Лукаса важно, сколько мне было тогда лет. А не связано ли это с тем, что он меня узнал, но никак не может понять, откуда меня знает, потому что я изменилась?

– Через несколько месяцев после выпускного, – даю я рискованный ответ.

– Это трудный возраст, а тут еще с тобой случается такое, – говорит Лукас.

– Так уж вышло. Ты еще и с собой не разобрался, и тебе так нужно, чтобы твои родители оставались собой.

– Конечно. Думаю, я разобрался с собой примерно в двадцать пять лет. Ретроспективно эта наивность кажется милой.

Мы беседуем с помощью шифра?

– О, кстати, насчет обманщиков, – поспешно говорю я, чтобы сменить тему. – Ты был прав насчет Робина. Он столкнулся с моими родителями в супермаркете и наплел им насчет того, как он мне предан. Это значит, что когда он зашел в «Уикер», то уже знал, что я здесь работаю.

– Вот как! Правда, не могу сказать, что я удивлен.

– Я полагала, что он случайно встретил моих родителей. Но теперь я уже не уверена. – Я делаю паузу. – Он думает, что может делать все, что ему заблагорассудится из любви ко мне. Но все это вранье.

Лукас говорит:

– Джорджина, возможно, я ошибаюсь, но будь осторожна. Вот что я узнал на собственном опыте: во имя любви люди делают с тобой гораздо худшие вещи, чем если бы они были твоими врагами.

Во время поездки домой, глядя на темные улицы за окном, я снова и снова повторяю эти слова. И уже сама не знаю, не померещился ли мне взгляд, полный понимания, которым мы обменялись, когда он их произносил? Сегодня вечером произошел какой-то сдвиг в наших с Лукасом отношениях. Правда, я не совсем уверена, какой именно.

30

Отношения с Джеффри зашли в тупик, и никакого перемирия быть не может. Он не станет извиняться, я – тоже.

Я была бы счастлива, если бы до конца своей жизни больше не увидела этого старого моржа с зачесом. Однако это проблематично, если я хочу общаться с мамой. А в эти выходные будет воскресный ланч у Эстер, и мне придется решить, собираюсь ли я его бойкотировать.

Я перебирала различные вымышленные предлоги, а потом подумала: «С какой стати он будет по-прежнему ходить в гости, а я стану вести себя как изгой? Да пошел он».

Эстер предлагает, чтобы я прибыла за час до официального сбора. Таким образом, я уже буду сидеть за обеденным столом, когда они явятся. Это будет символический жест. Я с благодарностью принимаю предложение сестры.

К сожалению, мы обе забыли, что Джеффри из тех кошмарных гостей, которые считают хорошим тоном прибыть на сорок пять минут раньше назначенного времени. Его сверкающая новая красная «Вольво» уже стоит на подъездной аллее, когда я выбираюсь из такси.

Меня ужасно злит мамина покорность. Надеюсь, у меня никогда не будет такого брака, когда я не смогу сказать: Нет, мы не приедем на час раньше, чтобы хозяйка дома скрежетала зубами и не успела принять душ. Так что жди.

– Привет, – говорю я на пороге столовой, и Майло отвечает:

– Приве-ет, тетушка Джорджина.

Джеффри с мрачным видом опрокидывает в рот «Каву», не глядя на меня и не произнося ни слова, а мама и Марк здороваются со мной.

Непривычно суетливая Эстер убегает, чтобы принести мне «Каву», и я сажусь. Марк спрашивает:

– Как дела? – И мы начинаем болтать.

Я вижу, что мама мучительно пытается найти тему, подходящую для этой компании и совершенно нейтральную.

Я бы могла ей сказать, на основании моего опыта с Робином, что если твой партнер делает твою личную жизнь невыносимой, то, возможно, ты выбрала не того партнера.

– А вот и она, как раз вовремя! Посмотри-ка, Эстер, – говорит Марк, вставая из-за стола. Фургон, переделанный в транспортное средство, проезжает по аллее.

– Это просто чудо. Наверное, в доме для престарелых пожар, – замечает Эстер, когда Нана Хогг появляется на гравиевой дорожке. Под фанфары, с превеликими усилиями, ее водружают в кресло на колесах и везут в дом. Она объявляет, что предпочитает сидеть на диване. Таким образом, она сгоняет оттуда Джеффри, и я в восторге. Старушка вынимает свое вязанье, розовато-лиловые мотки шерсти, и принимается звякать спицами.

Марк обращается ко мне:

– Это прекрасная идея – положить цветы на могилу твоего папы в его день рождения и взять с собой Майло. Я уже отпросился на работе и думаю, что Эстер тоже сможет освободиться.

– Да. Учителя говорят, что Майло может не ходить в этот день в школу, – отвечает она.

– Пэтси и Джефф, мы будем рады, если вы присоединитесь. Мы собираемся после кладбища зайти куда-нибудь перекусить.

Простодушная вежливость Марка – поистине дьявольское оружие. Если бы это сказала я, это было бы сделано с умыслом, но Марк такой искренний. Джеффри еще больше мрачнеет.

– Гм-м, – произносит он.

– Уверена, мы сможем поехать, – смущенно отвечает мама.

– Зачем? – злобно осведомляется Джеффри.

Я удивленно смотрю на него. Он действительно собирается выкладывать это при всех? Несколько неожиданно. Он так сердит на меня, что не способен сдерживаться. Это война.

– В этот день ему бы исполнилось шестьдесят пять лет, – говорит мама.

– Там его нет, не так ли?

Следует неловкая пауза, и слышен только звон. Это Эстер, находящаяся на грани нервного срыва, снова наполняет бокалы.

– В том смысле, что он не сможет подняться из могилы и предложить нам морковный пирог? – спрашиваю я у Джеффри, впервые обращаясь к нему после нашей последней встречи. Он в ярости оттого, что я посмела заговорить с ним.

– Нет никакой необходимости туда ехать, – заявляет Джеффри, поворачиваясь к маме