— Знаешь, мне ещё моя мама говорила так: не надо мне рассказывать правду о своих неприятностях, обмани меня, обмани... и мне будет спокойно.

Неужели её научила этому моя бабуля? Эх, бабуля, жаль, что я не могу с тобой поговорить о жизни... Не знаю я тебя совсем, а потому, возможно, собственную мать совершенно не понимаю.

Видимо, выслушивать исповеди чужих людей, принимать участие в их проблемах, советовать, помогать много легче и... выигрышнее, что ли, чем попытаться вникнуть в проблемы родной дочери. Что ж — обмани так обмани... После нескольких подобных попыток разговора, я оставила надежду на мамино сочувствие и понимание. Но советы об «аккуратном леваке» я от неё выслушивала ещё не раз. Хотя я, когда начинала эти доверительные беседы, имела в виду свои чувства, а не ублажение тела. Но мама только отмахивалась от меня. Иногда качала головой, иронически улыбаясь. Неужели она всегда была циником и лицемеркой со своей знаменитой по произведениям «моралью-нравственностью»?

Представляю удивление и возмущение многих баб: во даёт, не довольна таким классным мужем! И по морде не давал за «леваки», и сам не гулял, и всё разрешал, и продолжал любить — что этой стерве и заразе ещё нужно-то? О-о, я ещё масла в огонь подолью! Он не только не возражал против «леваков», он ещё гордился тем, что его жена «востребована» как женщина. Особенно, когда у меня бывали отношения с сильными, успешными (не чета ему самому) мужчинами. Он радовался, как ребёнок, когда я нравилась, и люди это показывали, проявляли. Нет, не алкаши какие-нибудь на улице, конечно, нет! Но ежели товарищ при должности, при власти и при деньгах, то на лице Шурика появлялось довольное выражение удачливого игрока в казино. Хотя лично он «с этого ничего не имел», окромя морального удовлетворения. Что ж, и на том спасибо. Хотя нет, иногда имел. Я уже упоминала: элитной медицинской помощью через одного моего любовника Шурик пользовался, прекрасно зная, от кого он её получает.

Любимой поговоркой тогдашнего моего мужа была такая:

— Лучше есть торт в компании, чем дерьмо в одиночку.

Когда я рассказала об этом Жене, он брезгливо поморщился.

— Мерзость-то какая... — пробормотал он. — Знаешь, я предпочитаю есть торт в одиночку. Имей это в виду.

Ты прав, мой родной! Ты и не мог быть другим. Я так долго ждала именно тебя... Мне самой опротивело жить в грязи, мне это не нужно. И теперь рядом — ты.

Что я искала тогда в романтических отношениях? Ну, разумеется, ответ банален, как помидор: любви. Мне хотелось, чтобы любили меня, но ничуть не меньше мечталось полюбить самой. И, видно, так мне этого хотелось, что я влюблялась. Нет, не любила, но влюблялась. Хотя в силу ничтожности своего опыта разницы не чувствовала. Иногда эти отношения были смешны и глупы до невозможности. У меня, понимаешь, «любофф», а у товарища — совсем иные планы.

Все «романы» кончались одним и тем же: ничем. В какой-то момент, поняв, что всё это бессмысленно, глупо и не имеет никакой перспективы, а, если честно, то, просто осознав, что никакой любви и близко нет, я, когда мягко, а когда и резко, просто прекращала отношения. Как бы возвращалась к мужу. Именно — как бы, ибо никуда и не уходила. А в сущности, уже давно «с ним» не была. Постылое семейное существование продолжалось во всём своём безобразном виде. Говорить — не о чем, спать рядом с ним — противно, уважения нет и в помине. Каждое утро, просыпаясь и вспоминая о своём муже, я впадала во всё большую депрессию, которую даже не могла осознать, то есть я не понимала, что мне тошно именно из-за семейной жизни с Шуриком.

Депрессия в виде страхов, бессонниц и паник изводила меня год от года всё сильней. Хотя бывали и «светлые» промежутки, которые длились иногда чуть ли не годами. К примеру, такой период подзадержался в начале 90-х. Когда болезнь сделала перерыв, случилось неожиданное: мне захотелось работать, «творить, выдумывать, пробовать». Я начала пописывать заметки, статейки, папа меня «сватал» к своим коллегам в популярные издания, меня даже начали публиковать, говоря, что я вполне себе ничего, способная девушка. А фантазия у меня была, как у подростка: чуть меня похвалили, так я и стала воображать себе нечто большее, типа «не хочу быть столбовой дворянкой», а дальше известно, что... Папа был в те годы тесно связан по работе с одним супер-экстра-популярным радио. И я взмолилась:

— Замолви за меня словечко!

— У тебя нет диплома, — привычной скороговоркой произнёс папа, но потом всё же сказал: — Ладно, поговорю.

Меня приняли на «супер-экстра...» в качестве референта реклам-ной службы. На этом радио у многих сотрудников не было дипломов, но руководство радиостанции всем сотрудникам без исключения предоставляло возможность проявить себя в любом качестве, вплоть до «ведущего дня», не интересуясь уровнем образования: можешь — рули!

Изо всех сил я стала себя проявлять, и через три месяца была уже отнюдь не референтом. Я стала основным рекламным «голосом», а также сценаристом и режиссёром рекламных роликов. Ещё через три месяца я начала делать авторскую передачу... Откровенно говоря, так себе была передачка, вспоминать сейчас даже стыдно. Впрочем, скажу, что эта крохотная программка была одной из первых в нашем эфире, да и вообще чуть ли не первая в СМИ, на сугубо женские темы. Ещё далеко впереди были всякие ток-шоу «Я сама», расцвет и господство глянцевых журналов... Тогда почти ничего этого не было. И мою маленькую, почти ученическую передачку можно назвать одной из первых ласточек будущей навязчивой женской тематики в российских средствах массовой информации. А ещё, пожалуй, это была «проба пера» в моей журналистской учебе, в таком случае её можно оценить и на твёрдую «четвёрку». Основной мой заработок складывался всё же из рекламы, которая, как известно, кормит частные радиостанции, а заодно очень даже неплохо кормила меня. После «референтства» я ушла на свободный график работы, что меня весьма устраивало: с Алисой некому было сидеть, три месяца она походила в частный садик (об обычном и речи быть не могло! Чтобы я отдала свою куклу в эту гадкую систему детомучительства? Никогда!), но на лето он всё равно закрывался, так что выхода у меня не было.

А потом мне сделали такое предложение, от которого ни один человек в здравом уме не отказался бы никогда: на американской радиостанции, работавшей тогда в Москве, услышав мои ролики, мне предложили должность главного редактора отдела рекламы. Почему-то их тоже не смущало отсутствие у меня диплома... Американцы, что с них взять! И зарплату по тем временам мне предложили очень хорошую.

Я уже сказала, что нормальный человек от такой работы не отказывается. Но! Эта должность предполагала погружение в рабочий процесс не то что на восемь часов в день, а вообще не известно, на сколько. А ведь главной в моей жизни продолжала быть дочка. По деньгам я уже могла позволить себе нанять няню, но стоило мне подумать о том, что я буду видеть доченьку мою лишь по выходным; что каждый день водить её на всякие кружки, танцы и прогулки будет чужая тётя, как мне перехватывало горло и хотелось плакать. Боже, она ж растёт! Это всё никогда не повторится! А я буду не с ней? Я не буду наблюдать каждую минутку её взросления? Я не буду с ней болтать обо всём на свете?