– Лигул недоволен. Что-то идет не поплану, – продолжал Арей.

– Откуда вы знаете? – спросил Меф.

– Знаю, – мечник веско ткнул короткимпальцем в лоб. – Просто знаю и все.

– Что может идти не по плану? Он выпустилстражей из Нижнего Тартара, чтобы нас прикончили. У Даф отнята магия. У вас –эйдосы. Правда, хм... организацией-антиподом, – осторожно уточнил Меф.

«Собака ехидная!» – подумала о нем Ирка. Онадавно уже не идеализировала Мефа, но глобально это ничего не меняло.

Арей покачал головой.

– Долго. Слишком долго. Лигул теряетдинамику, – сказал он.

– Как это теряет динамику?

– Запомни, синьор помидор! Явно противозаконныедела всегда делаются быстро, резко. Одной мгновенной атакой с захватом всехпозиций противника. Если атака захлебывается и переходит в затяжную возню, вборьбу в партере – динамика утрачена. Дело начинает приобретать слишком большойрезонанс. Привлекать внимание... короче, Лигулу этого не нужно.

– Почему? Какая разница – додавит он нассейчас или через неделю? Разве стражи из Нижнего Тартара куда-то опаздывают? Уних что, дети дома плачут? – спросил Мефодий.

Арей машинально провел пальцем по спиралямопустевшего дарха. По его лицу, начиная от скул, скользнула желтая тень.

– Хочешь сказать: разницы нет? Мрак сражаетсяпротив мрака с привлечением сил света! Валькирии, хранителя, светлого стража!Вслушайсяв звучание этих слов, и тебе станет жутко, – сказал он.

Ирка едва сдержала улыбку. Лично ей не быложутко. Мефу, насколько она видела, тоже.

– Бонзы мрака недовольны. В конце концов этоя, защищаясь от мрака, первым поднял с земли щит света, – сказал Арей.

Ирка с Дафной переглянулись.

– Меня никто особо не поднимал. Я пришласама, – с обидой проговорила Ирка.

– Я тоже, – сказала Даф.

Барон мрака не обратил на их слова внимания.

– Но я-то ладно. У меня и прежде была неважнаярепутация, которая опиралась лишь на меч. Так что подмочить такую репутацию невозможно.Другое дело, что и Лигулом бонзы недовольны. Свару-то затеял он. Подсидетьнаследника мрака, расправиться с врагом, пленить светлую – это все прекрасно,объяснимо, но цена, цена!!! Какой пинок по общей репутации мрака! Даже жалкиекомиссионеры, вроде нашего Тухломона, досадливо шмыгают носами. Они любятопределенность, твердую руку, а не эту возню, – продолжал он.

– И какой вывод? – спросил Эссиорх.

В нем вновь проснулся нетерпеливыймотоциклист.

– Такой, – сказал Арей со стерильнойвежливостью. – Думаю, лично Лигул вмешиваться не будет. У него теперьрыльце не то что в пуху – в свиной щетине. Наша главная проблема – беглецы изТартара. Если мы найдем способ их уничтожить – об остальном можно незаботиться.

– Звучит бравурно. Особенно, если учесть, чтовы без эйдосов, я лишена дара, а наши враги бессмертны и неуязвимы, – невыдержала Дафна.

Арей еще раз взглянул на свой дарх и почтинасильно заставил себя оторвать руку. Он вел себя как изголодавшийся вблокадном городе человек, который даже в мирное время, засыпая, на всякийслучай зажимает в ладони сухарь. Дафна была поражена привязанностью, которуюэтот сильный страж – возможно, самый сильный из стражей мрака – испытывал ксвоему дарху, пусть даже лишенному эйдосов. Хотя, с другой стороны, разве ей небыли так же важны ее крылья?

– Ты торопишься с выводами, светлая.Бессмертны – возможно. Наше оружие им не опасно, не считая огня Эссиорха икопья валькирии, которые могут причинить лишь временный урон. Но вот неуязвимыли? – сказал Арей.

– Вы о чем? – жадно спросил Меф.

– Все о том же, синьор помидор, все о томже... – Арей еще раз взглянул на свой дарх.

Его брови, навеки опаленные жаром и льдамиТартара, изогнулись в презрении ко всему в этом мире. В том числе к себе.Презрение стража – меч с бритвами на рукояти. Нанося раны другим, оно точно также ранит и руку того, кто им сражается.

Люди постоянно тщатся сочетать небо и ад. Онисчитают, что на самом деле нет неизбежного выбора и, если хватит ума, терпения,а главное – времени, можно как-то совместить и то, и это, приладить их друг кдругу, развить или истончить зло в добре, ничего не отбрасывая. Мне кажется,что это тяжкая ошибка. Пути нашего мира – не радиусы, по которым, рано илипоздно, доберешься до центра. Что ни час, нас поджидает развилка, и приходитсяделать выбор. Я не считаю, что всякий, выбравший неверно, погибнет, онспасется, но лишь в том случае, если снова выйдет (или будет выведен) направильный путь. Если сумма неверна, мы исправим ее, если вернемся вспять,найдем ошибку, подсчитаем снова, и не исправим, если просто будем считатьдальше. Зло можно исправить, но нельзя переводить в добро. Время его неврачует. Мы должны сказать «да» или «нет», третьего не дано.

Клайв Льюис

Пауза затягивалась. Аня и Эдя Хавронразглядывали Мошкина и Чимоданова. Те в свою очередь изучали их. Ната шнырялаза спинами учеников мрака в самых растрепанных чувствах. Ей не удавалосьустановить власть над гостями, что ее жутко бесило.

«Ничего... посмотришь ты на меня! Не знаю, чтоя с тобой сделаю, но ты запомнишь это надолго!» – мстительно думала она, косясьна Эдю.

Однако Эдя избегал ее взгляда. Более того,подчиняясь инстинкту, который выработался у него со времен общения сТрехдюймовочкой и полуночными ведьмами, он пошарил по карманам и надел темныеочки. Это сделало Нату бессильной. Без прямого контакта с глазами ее магия недействовала.

Магия вообще штука капризная. Стоит появитьсяминимальному ограничению, и она моментально перестает работать.

«И о чем с ними говорить? Как им объяснить,зачем мы сюда пришли, если я сам этого не знаю?» – подумал Эдя, разглядывая мечв руках у высокого подростка и боевой топор у его приятеля.

– Играем в мушкетеров? – спросил Эдянавскидку.

Мошкин вежливо улыбнулся. Мушкетеры как родвойск были созданы, чтобы стрелять из мушкетов. Шпаги – больше для шашлыков идля гвардейцев кардинала в понимании Дюма. Опять же – перепутать меч и шпагуможет только тот, чей интеллект залегает ниже паркета.

– Два пьяных ежика в лесу пилили крокодиломколбасу, – вдруг произнес Чимоданов.

Это произошло неожиданно для него самого,поскольку Петруччо особо не стремился это озвучивать. Он вечно выдумывалдурацкие стишки, причем в самое неподходящее время.

– А почему не убили ломиком? – спросил острыйна язык Эдя.