– Вот так – пойдет?

– Пожалуй, – сказала Надя, бегло просмотревнаписанное им. – У вас есть несомненный литературный слог… – Онасложила письмо вчетверо и сунула в сумочку. – А теперь мы, с вашегопозволения, откланяемся… И не вздумайте нас обмануть, душевно вас прошу…

Она вышла первой, следом направился белобрысый. Сабининнапрягся, положив руку на браунинг, но Платон вовсе не собирался предприниматьничего жуткого, он попросту шагнул к Мирскому, спрятав оружие, громаднойручищей взял его за глотку и протянул с ленцой:

– Если обманешь, сучий прах, я из тебя самоличнопотроха вытяну – по вершку, неторопливо… Понял, воровская твоя морда? Чтобы допослезавтра о тебе – ни слуху ни духу!

И вышел, насвистывая. Прошла добрая минута, прежде чемСабинин решился покинуть свое убежище. Завидев его, Мирский печально улыбнулся:

– Бог ты мой, ну и девица… Как вы только с ней живете?

– Воспитанные люди на такие вопросы не отвечают, –хмуро сказал Сабинин. – У вас есть водка, Мирский? Вообще что-то спиртное?

– Вон там, в буфете. Что вы намерены делать?

– А что тут можно сделать? – пожал плечамиСабинин. – Буду сидеть и ждать, когда меня начнут резать, вот и все…

Ночь выдалась одной из самых беспокойных в его жизни – онпопросту боялся уснуть, опасаясь не без оснований, что планы господ эсеров втой части, что именно его касается, будут претворены в жизнь как раз подпокровом столь любимого готическими романистами ночного мрака. Сам он на ихместе ради вящей надежности проделал бы все утром, в самый последниймомент, – но нельзя же ждать, чтобы их мысли настолько совпадали…

Оставалась еще зыбкая вероятность, что они всего лишь хотятпоставить его перед фактом, устроить нечто вроде испытания, прочно привязав ксебе пролитой кровью, но трезвый рассудок подсказывал: им в данном случаегораздо выгоднее оставленный полиции зримый и вещественный ложный след, нежелиеще один новобранец, какой бы находкой для дела он ни выглядел.

Поэтому спал он плохо – при малейшем звуке, движении, то лиистинном, то ли почудившемся расстроенному воображению, открывал глаза,оглядывался, готовый выхватить лежавший под подушкой браунинг. Хорошо еще, чтоНадя не видела ничего необычного именно в таком местоположении оружия ночью,она и сама держала свой пистолет под подушкой…

Обошлось. Пришел рассвет, наступило утро, а он все ещеоставался жив и невредим. Он был один в постели, браунинг мирно покоился подподушкой, и никто даже не пытался ночью вытащить обойму. Ну что же, умираемтолько раз, а пока живы – надо бороться…

Потом вошла Надя, полностью одетая, свежая и улыбчивая. Неотдергивая штор, сказала:

– Крепенько дрыхнуть изволите, ваше степенство,господин аргентинский авантюрист… Девятый час, пани Янина уже завтрак готовит,а вы валяетесь законченным сибаритом…

– Подошли бы вы поближе, мадемуазель, а еще лучше –прилегли рядом…

– Увы, – сказала Надя с сожалением. –Начались женские сложности… понимаешь?

– Я ж был женат. Жаль…

Оглянувшись, Надя поплотнее прикрыла дверь спальни и подошлак нему:

– Не унывай. Легкомысленные французы, люди с фантазией,для таких случаев кое-что придумали…

И, беззаботно улыбаясь, опустилась на колени у постели.

Сознание Сабинина раздвоилось самым причудливым образом,достойным нескольких строчек в трудах знаменитого Ломброзо: одна его частьблаженно успокоилась в приливе незнакомого прежде наслаждения, другая,рассудочная, по-звериному чуткая, лихорадочно искала ответа наодин-единственный вопрос.

Если все произойдет так, как он предвидит, каким именнообразом его попытаются привести в состояние то ли хладного трупа, то ли в обликбесчувственного бревна?

Пуля? Удар по голове? Первое легко получить даже от хрупкойженщины, да и второго от нее же можно ожидать. И женщина может огреть позатылку чем-нибудь вроде стоявшей на столике хрустальной вазы или тяжелойбронзовой статуэтки Орлеанской Девственницы, украшающей dressoir.

И все же… Выстрел могут услышать, а бить по голове бронзовойЖанной д’Арк слишком рискованно – ну как не удастся оглушить с первого удара?

Как он сам поступил бы на их месте?

Да попросту постарался бы подмешать какую-нибудь гадость веду или питье. В любой аптеке даже без врачебного рецепта можно купить немалоснадобий, в натуральном своем виде или при увеличенной дозе способных надежнопривести в полную бесчувственность, и надолго. Говорят даже, что безобиднуюгероиновую настойку, которой эскулапы лечат от множества легких хворей,наркотические маньяки приспособились использовать вместо морфия – что-то тамвыпаривают, кажется… А уж опийных растворов у всякого провизора можноприобрести хоть бочку…

– Бог ты мой, – прошептал он расслабленно, когдавсе кончилось. – Ты где этому научилась, в Париже?

С невинным взором, утирая нежный рот кружевным платочком,Надя ответила:

– Нет нужды ехать в Африку, чтобы попробовать ананас…Одевайся, пора к завтраку.

И выплыла из спальни, грациозная, невозмутимая лесная нимфа.Глядя ей вслед, Сабинин прямо-таки застонал от злой тоски: он страстно хотелошибиться, верить, что зря нагромоздил в уме все эти ужасы, – и в то жевремя доверял своему трезвому рассудку, подвергшему аналитике не пустыефантазии, а точные факты…

Оделся он как раз вовремя, чтобы открыть дверь на звонок.Ожидал бог весть кого, а это оказался краснорожий старший дворник. Он снадлежащим почтением предупредия господина квартиросъемщика, что в самомближайшем времени по улице князя Меттерниха изволит проследовать всопровождении наследника престола и свиты государь император Франц-ИосифПервый, король Венгрии и верховный главнокомандующий, владыка Цислайтании и Транслайтании.[41] В связи с чем власти посредством императорско-королевскойполиции, а та, в свою очередь, посредством управляющих и старших дворниковдоводит до сведения благонамеренного населения, что таковое обязано строгособлюдать должные предписания, как-то: не открывать окон во время проезда кортежа,не выходить на балконы, не вылазить на крыши, а также не выскакивать за линиюполицейских даже с самыми что ни на есть верноподданническими целями вродевручения прошения или цветов.

Сабинин заверил, что он свято намерен эти предписаниясоблюдать, и отпустил краснорожего восвояси. Подойдя к высокому окну гостиной,посмотрел вниз. Вообще-то, пан Колодзей не врал – отсюда и в самом дедеоткрывался великолепный обзор. На тротуарах уже собралось достаточно публики,которую умело сдерживала пешая и конная полиция, над чьими касками гордовздымались султаны из петушиных перьев. Как и в России, могучие полицейскиелошади были обучены осаживать крупами толпу. Сабинин вспомнил, что именно здесьдоискался ответа на загадку: отчего в России уголовный мир именует полицию«ментами»?